Выходя из тяжёлой затяжной болезни помрачения сознания «перестроечными» лозунгами, в юности мне очень и очень «заходившими», я, подобно врачу, исследующему болезнь на собственном заражении, подумал: в чём причина податливости человека?
Его толерантности к психическим ядам солженицыновщины? Первопричина токсикации сознания, например, мифами о коллективизации в том, что я — городской сытый человек из эпохи изобилия необходимых продуктов[1].
Когда я был маленьким, был школьником – не нашлось толковых наставников, которые могли бы объяснить мне, что в жизни к чему, и что почём. Советская власть, прямо скажем, избаловала меня, как и миллионы моих сверстников, чрезмерным вниманием к нашим потребностям и самовыражениям.
Такова аудитория. Теперь – об ораторах. Начиная с чёрной годины Хрущёва слово по теме коллективизации взяли кулаки и их потомки. А взяв слово – уже никому не отдали. И мы были обречены (доселе, кстати) смотреть на все процессы глазами кулаков и их отпрысков, принимать всё с «кулацкой колокольни», помолотым на «мельнице врага».
Понятно, что для кулака коллективизация представлялась чем-то чёрным, беспросветным и ужасным. Она же была обращена именно против кулака – чего же удивляться?! Наше (а частности, моё) отношение к коллективизации (в состоянии зомбированности «перестройкой», которое я теперь исследую на себе) базировалось на трёх мифах. Мифы эти настолько нелепы, что даже их проводники не осмеливались их озвучивать открыто. Они их вворачивали подспудно, между делом, методом намёков и недоговорённостей.
Миф 1. До коллективизации деревня жила хорошо, и незачем было трогать её пасторальный светлый быт.
Миф 2. Кулаки – ни разу не каннибалы, никого не терзали и не мучили, а просто люди работящие, хозяйственные, при этом светлые и добрые, образцы христианской добродетели.
Миф 3. Коллективизация не принесла ничего хорошего, только боль и мрак, она не поднимала страну, народ, а опускала их во тьму безысходности.
Все эти три мифа потому и не рисковали озвучить открыто, что они слишком уж очевидное враньё.
И чем дольше мы живём, чем больше знакомимся с прирождённым каннибализмом рыночной системы (нет людоедства – нет и рыночной экономики!), чем глубже проникаем в документы и свидетельства участников коллективизации, чем больше сопоставляем кулаков 30-х годов с современными их аналогами (например, типично-кулацкой аграрной бандой Цапков) – тем больше мы понимаем нелепость и дикость всех трёх мифов о коллективизации.
Прежде всего: плюнем в лживые глаза того, кто скажет нам, что деревня до коллективизации жила хорошо, не знала ни кошмаров, ни голодоморов!
Деревня от Рюрика и до самой коллективизации жила в состоянии, которое я теперь определяю как «стабилизированный ужас».
То есть предельно чёрный ужас, который завладел способностью к самовоспроизведению. Это как если бы в камере пыток человеку не давали умереть, лечили – чтобы, вылечив, снова подвергнуть пыткам! Снова и снова, по замкнутому кругу…
Из тысячелетнего ужаса лапотной жизни деревни нужно было как-то вырваться, выпрыгнуть из замкнутого круга сельского кошмара – а для рывка нужны ресурсы. А ресурсы неоткуда взять, кроме как у самой деревни, которая и так вечно балансирует на грани голодной смерти! Большевики взяли на себя мужество первый раз за тысячу (!) лет сгустить мрак на три года, чтобы вырвать сотню миллионов мучеников из метафизической западни малоземельного частного крестьянского хозяйствования. Выдернуть их из лаптей в кожаную обувь и оторвать от сохи, заменённой стальным трактором. До Сталина этого никто не мог – да и не умел, да и не хотел сделать.
Какие бы бури не бушевали поверху политики – они касались лишь 5% привилегированных жуликов верхушки. Всё, что случалось – случалось там, поверх стабильного, из поколения в поколение возобновляемого крестьянского ужаса[2].
Голод с массовой гибелью крестьян России, являлся постоянной составляющей жизни основной части трудового населения страны. Невероятно чудовищной была детская смертность. До десятилетнего возраста доживало меньше половины крестьянских и рабочих детей[3].
Например, в 1911-12 годах, уже после незадавшихся, как и все предыдущие, столыпинских реформ в России, царю докладывал сам Столыпин: «Голодало 32 миллиона, потери 1 млн. 613 тыс. человек». Причем, в каждом таком докладе подчеркивалось, что сведения составлены на основе данных, поставляемых церквами, а также сельскими старостами и управляющими помещичьих имений. А сколько было глухих деревень, откуда данные просто не дошли до Столыпина?
Классик мировой литературы, человек глубоко православный, почитавшийся в революционных кругах «реакционером-монархистом», Н.Лесков (тот самый, автор «Левши») – так описывает будничные реалии:
«Из голодавших зимой деревень ежедневно прибывали в город толпы оборванных мужиков… Они набивались в бурлаки из одних податей и из хлеба и были очень счастливы, если их брали сплавлять в далекие страны тот самый хлеб, которого недоставало у них дома.
Но и этого счастья, разумеется, удостаивались не все. Предложение труда далеко превышало запрос на него. Об этих излишних людях никто не считал себя обязанным заботиться, нанятые были другое дело о них заботились. Их подпускали к пище при приставниках, которые отгоняли наголодавшихся от котла, когда они наедались в меру. До отвала наголодавшимся нельзя давать есть, эти, как их называют, «жадники» объедаются, «не просиживают зобов» и мрут от обжорства. Недавно два такие голодные «жадника» — родные братья, рослые ребята с Оки, сидя друг против друга за котлом каши, оба вдруг покатились и умерли.
Лекарь вскрыл трупы и, ища в желудке отравы, нашел одну кашу, кашей набит растянутый донельзя желудок, кашей набит был пищевод, и во рту и в гортани везде лежала все та же самая съеденная братьями каша. Грех этой кончины падал на приставника, который не успел вовремя отогнать от пищи наголодавшихся братьев «жадников».
Недосмотр был так велик, что в другой артели в тот же день за обедом посинели и упали два другие человека, эти не умерли только благодаря тому, что случился опытный человек, видавший уже такие виды. Объевшихся раздели донага и держали животами пред жарким костром. Товарищи наблюдали, как из вытапливаемых бурлаков валил пар, и они уцелели и пошли на выкормку. Все это сцены, известные меж теми, что попадали с мякины на хлеб…».
И ЭТО ПРОДОЛЖАЛОСЬ ВЕКАМИ, И НИКАКОЙ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ ЕЩЁ В ПОМИНЕ НЕ БЫЛО! А ПОСЛЕ «КОШМАРА КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ» — УЖЕ ТАКОГО НЕ БЫЛО. Как же мы должны оценивать сталинскую коллективизацию в деревне?
Иван Бунин – уж как большевиков не любил, даже книгу о них в эмиграции ругательную написал, да не одну. Монархист, убежденный «белый», дворянин, один из тончайших мастеров русского слова – в своих произведениях ахает, оглянувшись на жизнь:
«…чернозем на полтора аршина, да какой! А пять лет не проходит без голода». «Город на всю Россию славен хлебной торговлей – ест же этот хлеб досыта сто человек во всем городе».
Известный агроном и публицист России Александр Николаевич Энгельгардт в начале двадцатого века:
«Мы продаём хлеб не от избытка, мы продаём за границу свой насущный хлеб, хлеб, необходимый для собственного нашего пропитания. Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не станут есть всякую дрянь. Лучшую, чистую рожь мы пережигаем на вино, а самую что ни на есть плохую рожь, с пухом, костерем, сивцом и всяким отбоем, получаемым при очистке ржи для винокурен — вот это ест уж мужик. Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он еще недоедает. Если довольно хлеба в деревнях — едят по три раза; стало в хлебе умаление, хлебы коротки — едят по два раза, налегают больше на яровину, картофель, конопляную жмаку в хлеб прибавляют. Конечно, желудок набит, но от плохой пищи народ худеет, болеет, ребята растут туже, совершенно подобно тому, как бывает с дурно содержимым скотом… Имеют ли дети русского земледельца такую пищу, какая им нужна? Нет, нет и нет. Дети питаются хуже, чем телята у хозяина, имеющего хороший скот. Смертность детей куда больше, чем смертность телят, и если бы у хозяина, имеющего хороший скот, смертность телят была так же велика, как смертность детей у мужика, то хозяйничать было бы невозможно. А мы еще хотим конкурировать с американцами, когда нашим детям нет хлеба даже в соску? Если бы матери питались лучше, если бы наша пшеница, которую ест немец, оставалась дома, то и дети росли бы лучше и не было бы такой смертности, не свирепствовали бы все эти тифы, скарлатины, дифтериты. Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаем кровь нашу, т.е. мужицких детей».
Подобно тому, как Христос смертью смерть попрал, большевики голодом победили голод: заменили регулярный голод раз в пять лет — на одноразовый, давший возможность вывести людей из земляного ада. Изменив сам облик и деревни и планеты!
Газеты царской России конца девятнадцатого и начала двадцатого веков писали вполне открыто: «Самыми страшными голодоморами России были 1891–1892 гг. Тогда голодом были охвачены 16 губерний Европейской России, а также губерния Тобольская в Сибири, с общим населением в 35 миллионов человек; особенно пострадали Воронежская, Нижегородская, Казанская, Самарская, Тамбовская губернии.
В Поволжье от катастрофического голода пострадали восточные области черноземной зоны — 20 губерний с 40-миллионным крестьянским населением. В менее обширном районе, но с не меньшей интенсивностью бедствия голод повторились и в 1892–1893 годах. Умерло от голода свыше трех с половиной миллионов человек.
По ежегодным докладам министра внутренних дел царю голод 1902-1904 г. поразил 17 губерний центра; из них в зиму 1902-03 г. голодало 42 миллиона человек, умерло же их них 2 миллиона 813 тыс. православных душ».
Массы трудящегося населения царской России находились в состоянии постоянного недоедания и постоянного голода.
Почему? Да потому, что весь хлеб в царской России вывозился за границу. Вывозили ЧАСТНЫЕ СОБСТВЕННИКИ, ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЫ. А это не только помещики, купцы, но и любой крепкий товарный производитель. По законам рыночной экономики думающий о себе, и только о своей выгоде.
Конечно, это не специфика России, а общая практика рыночного хозяйствования, не ограниченного социализацией, и занимающегося «выгребанием» всего до донышка. Лев Николаевич Толстой сравнивал факты голода в царской России и британской Индии, находил, что в Индии британцы морили голодом значительно жёстче.
А в начале 30-х годов в США случился свой голодомор: от голода умерли более 7 миллионов человек.
На основании анализа статистических данных историк Б. Борисов в научном труде «Голодомор по-американски» оценил число жертв финансового кризиса в США в более, чем 7 миллионов человек – и впервые напрямую сравнил произошедшее в США в 1932-33 годах с голодомором в СССР 1932-33-х. В своей статье Борисов использует официальные данные американского статистического ведомства[4].
Рассматривая период Великой депрессии, автор отмечает удивительное сходство с тем, что творилось в 30-е годы в СССР. Он даже вводит для США термин «дефарминг», как аналог советского «раскулачивания».
«Мало кто знает … о пяти миллионах американских фермеров (около миллиона семей) ровно в эти же время согнанных банками с земель за долги, но не обеспеченных правительством США ни землёй, ни работой, ни социальной помощью, ни пенсией по старости – ничем», – говорится в статье.
«Каждый шестой американский фермер попал под каток голодомора. Люди шли в никуда, лишенные земли, денег, своего родного дома, имущества – в охваченную массовой безработицей голодом и повальным бандитизмом неизвестность»[5]. Вот подлинные воспоминания американского ребенка об этих годах:
«Мы заменяли нашу привычную любимую пищу на более доступную… вместо капусты мы использовали листья кустарников, ели лягушек… в течение месяца умерли моя мама и старшая сестра…» (Jack Griffin).
Монархист М. Меншиков, расстрелянный троцкистами в 1918 году за его монархизм, то есть лицо, принципиально чуждое большевикам, тем не менее, писал о современной ему русской деревне:
«…чисто зоологические обстоятельства, как недостаток питания, одежды, топлива и элементарной культуры у русского простонародья ничего не значат? Но они отражаются крайне выразительно на захудании человеческого типа в Великороссии, Белоруссии и Малороссии. Именно зоологическая единица — русский человек во множестве мест охвачен измельчанием и вырождением, которое заставило на нашей памяти дважды понижать норму при приеме новобранцев на службу. Еще сто с небольшим лет назад самая высокорослая армия в Европе (суворовские «чудо-богатыри»),- теперешняя русская армия уже самая низкорослая, и ужасающий процент рекрутов приходится браковать для службы… За последнее полстолетие вполне сложилось начавшееся уже давно физическое изнеможение нашей когда-то могучей расы. Плохо обдуманная реформа раскрепощения крестьянства выпустила «на волю» десятки миллионов народа, предварительно обобранного, невежественного, нищего, не вооруженного культурой, и вот все кривые народного благосостояния резко пошли книзу. Малоземелье, ростовщический кредит у кулаков и мироедов, разливанное море пьянства, организованное одним оптимистическим ведомством под предлогом сокращения его, стремительный рост налогов, еще более стремительная распродажа национальных богатств в руки иностранцев и инородцев, — все это повело к упадку и духа народного, и физических сил его»[6].
Вторит Меншикову не менее чуждый большевизму Иван Бунин:
«Господи боже, что за край! Чернозем на полтора аршина, да какой! А пяти лет не проходит без голода. Город на всю Россию славен хлебной торговлей, — ест же этот хлеб досыта сто человек во всем городе. А ярмарка? Нищих, дурачков, слепых и калек, — да все таких, что смотреть страшно и тошно, — прямо полк целый!»
Элизабет Брейнерд, профессор Брандейского университета, США, подтвердила это точными данными антропологии. На основе анализа антропометрических данных (первый вариант её статьи появился еще в 2005 году) профессор показывает, что в СССР произошло существенное улучшение в антропометрии детей.
Проще говоря, из расы дистрофиков и задохликов, о которой с болью писали и Меншиков и Бунин — родилась новая раса — гомо советикус[7]. Люди физически, физиологически крепли, становились более рослыми и здоровыми по всей территории СССР, в том числе и в сельских районах.
Заключительный вывод американского антрополога Брейнерд, сделанные в буквальном смысле, на костях: антропометрические данные российских и советских детей в начале и первой половине двадцатого века были неудовлетворительными. Они стали улучшаться в период коллективизации и индустриализации страны и стремительно пошли вверх в отношении детей, родившихся в 1940-е, 50-е и 60-е годы. Значительное и быстрое улучшение антропометрических данных по всем регионам СССР контингента лиц, означал значительное совершенствование рациона питания, санитарных условий и инфраструктуры здравоохранения в СССР в этот период.
Антрополог Брейнерд связывает успехи «бодибилдинга» расы задохликов и дистрофиков с высокими темпами развития советской экономики в период с 1929 по 1940 гг. в процессе преобразования в основном сельскохозяйственной страны в государство с высоко индустриализированной экономикой[8].
«Обычные показатели измерения роста ВВП и народного потребления, — пишет профессор — показывают длительный и непрерывный рост советских жизненных стандартов с 1928 по 1985 годы. Даже западные оценки указанных мер подтверждают такую точку зрения… Альтернативные источники изучения повышения жизненных стандартов, которые затрагиваются в настоящей статье, в целом поддерживают эмпирические данные об улучшении благосостояния населения СССР на протяжении большей части двадцатого века, несмотря на многие катаклизмы этого исторического периода».
Cтатья американского профессора опрокидывает многие мифы о «цене индустриализации», последствиях «сталинских репрессий» и прочие стереотипы.
+++
Что же сказать о кулацких плаксивых мифах, распространяемых безальтернативно со времён Хрущева? Все данные говорят об одном: о тысячелетнем аду деревенской жизни, в которой голод, самый лютый – был не изобретением большевиков, а вечным спутником жизни.
Никто, кроме сталинистов, вывести из этого ада население планеты не смог. Решительные и очень жёсткие, но необходимые меры санации буквально в три-пять лет вывели сотни миллионов людей к новой жизни, к механизированному труду от деревянной сохи.
Коллективизация — это трактора и комбайны, это школа и грамотность, это электричество и радио, это агрономия и социальное обеспечение, это рост уровня жизни подавляющей массы селян, это выход из лаптей в городскую обувь, из курных изб — в дома под железной или шиферной крышей, это ИЗБАВЛЕНИЕ СОТНИ МИЛЛИОНОВ ЧЕЛОВЕК ОТ ПЕРВОБЫТНОСТИ!
Миллионы людей прямо из ада вышли в новую жизнь.
Этим людям, ранее существовавшим в режиме слепых и неграмотных земляных червей – открылись все перспективы в жизни, они выходили из своих, неизменных со времён Рюрика[9], курных изб в академики и министры.
Однако в процессе великого преображения человечества, перехода на новую, более высокую ступень цивилизации от чудовищного, полуживотного существования миллионов людей – поневоле завелось и много обиженных, задетых, потревоженных в своём эгоистичном процветании.
Дело в том, что в становлении ада на земле важнейшую роль играет не только крупный частный собственник, но и вообще всякий энтузиаст неограниченной частной собственности, всякий оголтелый стяжатель на свой карман.
Даже самый мелкий и нищий. Тут важен не размер его состояния, а его психологическое настроение. Алчный стяжатель не обязательно богат: он желает себе личного обогащения, и в нищем состоянии наиболее агрессивен. Ведь именно нищий стяжатель дальше всего от своей заветной цели – когда он один в господах, а все вокруг его рабы и заложники его шантажа!
Ломая земляной ад стомиллионной массы русского крестьянства, выводя его к человеческой жизни из совершенно нечеловеческих, немыслимых современному сытому человеку условий – поневоле поломали и архитекторов этого ада, энтузиастов неконтролируемой частной собственности. Ведь нельзя же, ломая муравейник, не задеть муравьёв, его возведших!
И вот энтузиасты частной собственности очень обиделись и обозлились на то, что их народ вывели из нечеловеческих условий подлинного ада на Земле. Ведь они мечтали (и сегодня мечтают) – как тысячу лет пановали над нищими и бесправными, так и дальше пановать. И чтобы никто не посмел против них и их куража, самодурства слово вякнуть!
Для этих людей – Ленин, Сталин – самые злостные злодеи. Ведь и само представление о добре и зле у этих людей первобытное, готтентотское: «если я украл у соседа коров – это добро; а если сосед украл у меня коров – это зло».
Земляки потому и ненавидели так сильно кулаков-односельчан, что эти кулаки у них всё украли, всякую жизнь им сломали и безысходно под своё владычество подмяли. Кулакам этот процесс нравился – 90% их земляков нет. Мы-то, школьники 80-х видели кулаков разве что на фотографии, а порой и фото не сохранилось. А расправлявшиеся с ними односельчане, армия – крестьяне в солдатских шинелях – знали их, как облупленных, и пуд соли с ними съели. Современникам гораздо понятнее ненависть, чем нам, потомкам, которые, говоря словами Пушкина – «не читали сии кровавые скрижали, нам непонятна, нам чужда сия семейная вражда».
Нетрудно предсказать, что через сто лет потомки банды Цапков объявят своих предков несправедливо пострадавшими от государства, честными и трудолюбивыми крестьянами, а о десятках трупов, числящихся за Цапками, оберегавшими свои посевы подсолнечника, постараются забыть.
———————————————————-
[1] Сейчас всё очевиднее, что советский дефицит, о котором нам прожужжали все уши, касался ТОЛЬКО предметов роскоши, для жизни, может быть, приятных – но совсем не являющихся необходимыми.
[2] Вот свидетельства тех лет из газет, кстати говоря, проходивших цензуру. N 10 «Российского еженедельника» за 1903 год читаем: «На подавление бунта от голода крестьян и работников Полтавской и Харьковской губернии отправлено до двухсот тысяч солдат регулярной армии, а также все наличные местные казачьи и жандармские силы». Газета «Киевский вестник» от 9 марта того же года в разделе происшествий сообщает: «Вчера трое жандармов изрубили саблями слепого певца за песни возмутительного содержания: «Ой, настанет доброе время, станет труженик есть досыта, а панов — на одну ракиту».
[3] «По данным за 1908-1910 гг. количество умерших в возрасте до 5 лет составляло почти 3/5 общего числа умерших. Особенно высокой была смертность детей в грудном возрасте. Восемь из десяти родившихся детей в крестьянских семьях не доживали до года» (Рашин «Население России за 100 лет. 1811-1913гг.»).
[4] Согласно официальной американской статистике, за десятилетие с 1931 по 1940 год, по динамике прироста населения США потеряли не много ни мало 8 миллионов 553 тысячи человек, причем показатели прироста населения меняются сразу, одномоментно, в два (!) раза точно на рубеже 1930/31 года, падают и замирают на этом уровне ровно на десять лет…
«Никаких объяснений этому в обширном, в сотни страниц, тексте американского доклада US Department of commerce «Statistical Abstract of the United States» не содержится», – отмечает автор.
[5] Скрываемое американскими политиками явление сохранила народная память. В попсовом фильме «Кинг-Конг» режиссера Питера Джексона как нечто само собой разумеющееся первые кадры подают историю актрисы, которая не ела три дня и пытается украсть с лотка яблоко.
[6] М.Меншиков, статья «НАЦИОНАЛЬНЫЙ СЪЕЗД», 28 января 1914 г.
[7] Используя ранее недоступные данные о детской смертности по всем регионам СССР с 1956 по 1979 год, собранные в российских архивах, и результаты антропологических исследований детей и подростков в СССР с 1920-х до начала 1990-х годов, Брейнерд приходит к выводу о том, что эти данные рисуют картину общества, которое в сфере здравоохранения продвинулось далеко вперед по сравнению с другими развитыми странами. Физическое развитие советского населения в двадцатом веке, по ее мнению, оставляет сильное впечатление, поскольку оно происходило по всей территории СССР, включая даже наименее развитые среднеазиатские республики.
[8] Профессор Брейнерд весьма положительно отзывается о бесплатном советском здравоохранении, которое явилось важнейшим фактором улучшения жизненных стандартов советских людей. Отмечает и фактор алкоголизации населения в 1970-х, который негативно сказывался на качестве жизни населения СССР. Статья основывается на огромном массиве советских данных, критически рассмотренных под углом зрения западной экономической науки.
[9] В рассказах классика русской литературы А.П. Чехова неоднократно упоминается его впечатление о том, что русская деревня живёт неизменной жизнью со времён Рюрика. Например, «Рассказ Художника»: «…Грамотность, когда человек имеет возможность читать только вывески на кабаках да изредка книжки, которых не понимает… гоголевский Петрушка давно уже читает, между тем деревня, какая была при Рюрике, такая и осталась до сих пор».
