Вот такая вот история

О Юрие Ковальчуке я писал когда его держали в укртюрьме, когда его обменяли и не было денег на одежду и лекарства, после чего у человека вроде утряслось и он уехал в ЛНР, гражданином которой являлся. И вот снова письмо, интересное в первую очередь отношением к военнопленным. Даю его полностью:

«Оптимизм и терпение рано или поздно истощаются, когда день за днем сталкиваешься с безразличием бюрократической машины, достойной произведений Кафки. За те 5 лет, которые я провел вдали от дома, решившись стать непосредственным участником «Русской весны», не раз было страшно, горько, тоскливо… А вот безнадёжно не было никогда – ни в окопах Краматорска в качестве ополченца, ни на взлётной полосе ДАП в качестве военкора, ни в украинской тюрьме, в качестве военнопленного. Не было, до недавнего времени.

До войны я побывал на Донбассе всего один раз, проездом. Топонимы Дебальцево, Шахтерск и т. д. значили чуть больше, чем Тимбукту. Но я знал, что там русские люди, и что по ним стреляют украинские фашисты, а значит я буду свиньёй, если поеду корчить из себя «жертву режима» в благополучном Крыму или в Москве. Хотя оснований для того, чтобы назвать себя политэмигрантом было предостаточно уже в марте 2014 года, когда СБУ уничтожило издание «Набат», с которым я работал.

Впоследствии довелось пожить и поработать и в Севастополе, и в Москве, но каждый раз я возвращался на Донбасс, понимая, что теперь это моя малая родина и что я неразрывно связан с этой землей и этим народом.

Весной 2015 года закончились активные действия, а с ними окончательно ушла в прошлое эпоха полевых командиров и ополчения. Отрабатывать маршировку на плацу не хотелось – тем более, что в левой ноге стоит 20 см. металлический имплант, который ограничивает способность передвигаться. Оставаться в Донецке без жилья и с неопределёнными перспективами было бессмысленно, поэтому было принято решение ехать в Москву.

Год я работал там корреспондентом издания «Политнавигатор», позже стал писать для «Антифашист». Собирал данные для «Списка Грабовского», в который вошли личные данные тысяч участников карательных батальонов. Выполнял и другую работу, необходимую для того, чтобы рано или поздно киевские фашисты понесли заслуженное наказание.

В начале весны 2016 года затосковал по Донбассу; засобирался обратно. В награду за свою работу попросил паспорт, в результате чего получил новенький документ ЛНР. Гражданство ЛНР радовало не только в связи с желанием поскорее отказаться от украинской бумажки, но и потому, что сама эта бумажка ещё в 2014 до безобразия раскисла в разгрузке от пота во время боевых действий.

С февраля 2017 года моя мать перестала отвечать на звонки, а те слухи, которые до меня доходили, звучали ужасно. Я принял нелёгкое решение – нелегально проникнуть на Украину (на «Миротворце» я был с мая 2014, а в розыске с сентября 2015 года), добраться домой и попытаться что-то решить. Добраться мне удалось благополучно, вот только решать что-то было уже поздно. Пытаясь перейти границу в обратном направлении, я сдался российским пограничникам, доблестно передавшим меня своим украинским коллегам без всякого оформления или возможности связаться с знакомыми в Москве.

Получив на Украине 5 лет за «участие в незаконных вооружённых формированиях», я морально готовился к отсидке, когда внезапно пришла весть о том, что Киев, наконец, подтвердил моё существование в недрах пенитенциарной системы и включил меня в списки на обмен.

К сожалению, во время обмена меня и ещё около 60 соратников по несчастью обменяли полностью без документов, выдав лишь копию справки об освобождении. Как заявила нам перед обменом Ирина Геращенко: «А зачем вам паспорта? Вы же Украину не любите, вы не её граждане…».

Меняли меня по донецким спискам. Там оформление паспортов для недавних военнопленных затянулось до мая 2018 года. Получили, правда, насколько мне известно, не все. Я же, наивный, что есть сил рвался в Луганск. Зачем мне сидеть в общежитии в Донецке, если у меня был паспорт ЛНР? Мне было где жить в Луганске, возвращение к нормальной жизни казалось решаемым. Когда МГБ окончательно объявило, что не имеет к нам никаких претензий (отделив перед этим зёрна от плевел), я радостно помчался в ЛНР.

Радости поубавилось после визита в паспортный стол Каменобродского района. Девушки с опаской, как редкое насекомое, разглядывали скриншоты моего паспорта. Признали подпись паспортистки, поахали над тем, что паспорт выдавали по спецсерии, но провели все необходимые первоначальные процедуры.

6 июня я получил, наконец, долгожданное временное свидетельство, после чего процесс остановился. Сначала меня вызвал начальник управления миграционной службы. Поинтересовался, почему я не хочу уехать в ДНР, потом попросил подождать минутку, ушёл на два часа и не вернулся. Затем меня вызвали в паспортный стол и вручили адресную справку, по которой нельзя ни работать, ни учиться, ни жениться, ни, скорее всего, нормально помереть. Поахали, что не знают, как мне выдать паспорт, но чем им не угодил старый и почему его нельзя восстановить, так и не объяснили.

Затем сообщили «радостную» весть: Народный Совет ЛНР вот-вот примет поправку к закону о паспортах, согласно которой документ смогут получить люди, освободившиеся из мест, не столь отдалённых, военнопленные и другие категории граждан. Поправка вступила в силу 9 февраля. Почти в то же время закончился «срок годности» моей адресной справки, т. е. единственным моим документом стала справка военнопленного, выданная уже несуществующим МО ДНР.

В паспортном столе пообещали, что справятся быстро: «до апреля точно получите!». Хотелось побыстрее получить документ, чтобы попасть на церемонию награждения литературной премии партии Справедливая Россия, лауреатом которой я стал. Увы, всё опять затихло. До тех пор, пока в конце марта мне не позвонили из паспортного стола: «мы потеряли ваши фотографии и квитанции об уплате пошлины. Не могли бы вы снова всё это сделать, а то нам завтра уже паспорт вам выдавать…». Нужно ли говорить, что в паспортном я был в течении получаса. Сделал новые фото, снова уплатил пошлину, получил обещание, что мне позвонят после 17 и стал ждать. Но никто не позвонил, а когда стал названивать я, пообещали выдать паспорт «то ли в пятницу, то ли в субботу».

И пропали. Когда в среду паспортный стол просто не стал отвечал на мои звонки и СМС, я понял, что прождал без толку год. Год, в течении которого потерял не одну работу (никто не возьмёт без паспорта), снимал жильё и получал гонорары за свои только благодаря добрым людям и вообще превратился в какого-то божедома.

И тогда желание «не выносить сор из избы» и не «гнать волну» сменилось пониманием, что если я не начну что-то делать, паспорт я получу ещё через год. Или через три. И дело тут едва ли в каком-то плохом ко мне отношении (были бы ко мне претензии, давно бы я уже в подвале сидел), а потому, что бюрократическая машина, равнодушная и ленивая сама по себе, в республике превратилась в монстра.

И знаете, вот честно, я не боялся ни воевать против фашистов, ни сидеть в плену. Не побоюсь бороться и в этом случае. Даже не потому что издеваются надо мной, а потому, что таких как я тысячи, но не все могут осветить свою проблему в прессе.»

Что сказать…Республики у нас народные, вот только кто народ уточнить забыли. И народ этот явно не ополченцы, не работяги, не жертвы партнерских обстрелов…И это придумал не я, это само так получается, благодаря республиканским порядкам. Хочется верить что все-таки история закончится благополучно, и человеку разрешат снова быть человеком.