У любого животного существует его частная собственность, которую оно очень ревностно и страстно оберегает: кто видел, как дерутся коты, претендующие на один и тот же городской участок – тот видел это даже в каменных джунглях мегаполиса. Тем более полно примеров ревнивого собственничества в дикой природе. На таком базисе (хватательно-поглотительный инстинкт) человеческая цивилизация никогда не смогла бы возникнуть, выделиться из животного мира, выйти из пещер. Каждый берёг бы и вещи и знания, трепеща, чтобы их не получил другой (чтобы они не усилили его конкурента). Поступательность и преемственность познания, науки разбились бы (и часто разбиваются!) о ревниво оберегаемые монопольные права на полезные знания.

Исследователь цивилизации обязательно отметит, что она появляется там, где появляется коллективное достояние. То есть она выстроена на обобщении мысли и обобществлении имуществ. Почему у животных нет членораздельной речи, а у людей есть? Человек же не может сам, лично для себя, придумать язык! Даже если и сможет – кому и зачем нужен язык, имеющий одного носителя? С кем этот одинокий носитель будет общаться на таком языке?

Человек рождается – и ему по праву рождения предоставляют коллективное достояние его общества, язык, членораздельную речь. Её придумали коллективно (обобществив знаки и символы) предыдущие поколения, её коллективно хранят и дарят друг другу живущие ныне поколения людей.

Язык коллектива существует не просто так: он отражает в условных знаках коллективное мышление. Наличие общего языка у русских или нанайцев подразумевает, что у них есть и общий разум, коллективный разум. Это сложно, но очень важно!

Понимаете, у каждого из нас есть индивидуальные мысли, которые приходят в голову только к нам. Но, кроме них, у нас в голове живут, попадая туда через каналы коммуникации, и общие для многих мысли. Мы для этих общих мыслей – носители и усилители (размножатели). Мы их:

1) получаем
2) храним
3) передаёт дальше по цепочке преемственности

Коллективный разум, само наличие которым доказано общим членораздельным сложным языком общения – отрывается от конкретной биологической особи. Биологическая особь для коллективного разума – только «средство передвижения», как конь для всадника. Всадники меняют коней, а обобщённые мысли меняют носителей, перескакивают из мозга в мозг.

Отсюда следует, что коллективное познание, умножающее общее достояние знаний, требует не конкуренции, а солидарности, сотрудничества. По этой причине оно вступает в острейшее противоречие с биологическими законами межвидовой и внутривидовой конкуренции особей.

Происходит раздвоение человека в рамках ЦОЖ[1]: как носитель и хранитель коллективного знания он слуга чего-то большего, чем его тело и личный быт. Но как биологическая особь – он самоценный и самодостаточный, он альфа и омега бытия (животное именно так и воспринимает мир, для животного оно само – мера всех вещей).

В самом деле, разве не очевидно противоречие между человеком, зарабатывающим деньги, и человеком – жертвующим лепту в храме? Если он хочет отдать деньги – зачем он тогда стремится их приобрести? А если он стремится их приобрести – зачем тогда он хочет их отдать? Какой вообще смысл – вначале зарабатывать, а потом отдавать? Если они тебе не нужны – так и вовсе их не бери, а если нужны – так не отдавай задаром!

Таково противоречие между поглотительным инстинктом[2] и храмовой лептой. Всякое цивилизованное существование выстраивается на «разбавлении» частной собственности коллективной собственностью и на «разбавлении» личного произвола («свободы» либералов) внешним принуждением (законы как ограничители полноты личной свободы).

Отсюда нетрудно увидеть, что успех цивилизации, её движение вверх неразрывно связаны с ограничением частной собственности и свободного произвола поведения. Чем дальше их удалось оттеснить – тем выше уровень цивилизации. Если их потеснили совсем чуть-чуть, то мы имеем дело с очень примитивным, ранним, архаическим, но всё же принадлежащим истории (а не доисторическим) обществом. В мире животных всякая собственность – частная: лев считает себя единственным хозяином всего видимого мира и убивает другого льва, как только завидит его. И львят, рождённых от другого льва, тоже убивает. А львиц, отбитых у другого льва, нет, но потому что считает львиц своей собственностью.

Для того, чтобы появились история и цивилизация – должна появиться коллективная собственность: казённые, государственные, общинные и т.п. имущества. Эта компонента – необходимое условие выхода в историю и пребывания в истории. Даже в самых примитивных древних царствах уже очевидно осмысление раздела между личными состояниями и коллективным, казённым достоянием.

Естественно, иначе и быть не может, ибо сама членораздельная речь – уже «колхоз», уже обобществление важного актива (может быть, поэтому в обществе энтузиастов индивидуализма она отмирает очевиднейшим образом?) Тут есть и такая «закавыка»:

— Обобществить идеи, знания, всё духовное – очень легко, потому что они при делении растут и умножаются.
-Обобществить путём деления с другими имущество очень трудно, потому что материальные активы при делении сокращаются, распыляются.

По этой причине духовная коллективизация идёт на века и тысячелетия раньше, чем материально-финансовая. Люди очень легко соглашаются поделиться с другими своими мыслями, потому что это помогает как развитию мыслей, так и росту их влиятельности. Если другие согласятся признать твоего Бога, то ты ведь из рядового пастуха превращаешься в главу общины, в патриарха, в священноначалие!

В этом интересы цивилизации (чтобы люди как можно больше думали и делились друг с другом мыслями) совпадают с амбициями и вожделениями биологической особи. Продвигая свои личные интересы, она продвигает и цивилизацию в целом.

Никакой народ не против, чтобы другие народы учили его язык! Наоборот, язык очень часто навязывают, уговорами или силой, стремясь увеличить число его носителей. Как и духовные ценности той или иной культуры. Не потому, что их не жалко – а по прямо противоположной причине: языку и культуре нужно больше носителей, и те, кто их любит – всякими путями стремятся их распространить.

Никто не против, чтобы учили его язык – но все против, чтобы отдали его землю или скот.

В этом заключается принципиальная разница между духовной культурой и материальной собственностью: когда с тобой разделили духовные ценности, твои духовные ценности усилились. А когда с тобой разделили дом или участок – твоё жизненное пространство сократилось. В обоих случаях реакция особи – соответствующая.

+++

Но можно ли отделить духовное от материального «совсем-совсем»? В чём-то они неразделимы. Текст книги – духовное достояние, а сама книга – материальный предмет. Очень трудно, почти невозможно сберечь сложные тексты без бумаги, переплёта, обложки, без материальных носителей.

Но и наоборот: кому нужна книга, как материальный актив, если её не могут прочитать? Хотя книга, как вещь, имеет цену, и убывает при делении (отдал другому – сам без книги остался), но ценность книги только там, где любят и хотят, и умеют читать. А без этого цена книги – печное полено, или даже меньше…

Обобщение мысли в цивилизации, при выделении из ада животного мира внутривидовой и межвидовой грызни особей, сразу же потребовало и обобществления некоторой доли имуществ. Вначале эта доля была очень невелика, но когда цивилизация стала стремиться к развитию – выяснилось, что без роста доли коллективного имущества не может быть и духовного развития коллектива.

И потому очень небольшая доля общественного имущества стала расти – вместе и параллельно с цивилизацией. В экономике этот процесс подробно рассмотрел великий экономист А.Вагнер[3].

В более широком смысле – академик В.Вернадский – выделивший Ноосферу (сферу чистого разума) из Биосферы, и объяснивший необходимость перехода человечества из Биосферы в более высокое состояние полного торжества Ноосферы.

+++

Но что такое «коллективное достояние»? Теоретик цивилизации не может рассматривать его, просто как «вещь из проката», которую берут в аренду разные люди, попользоваться. Вопрос не в том, что вещью пользуются многие. Вопрос в том, что вещью невозможно пользоваться иначе, кроме как коллективно.

То есть вопрос в кондоминировании имуществ, построении систем коллективно-неделимого пользования[4].

Речь идёт не о том, что полезная мне вещь, будучи подарена или отнята, может быть полезной и для другого человека: никакой сенсации в том, что можно воспользоваться кладовыми врага или друга нет. Если медведь отобрал убоину у волков – это не говорит о коллективном владении и пользовании мясом, не даёт никакого уровня цивилизации.

Речь идёт о коллективном достоянии, которым нельзя воспользоваться лично, в отрыве от других людей. Нельзя:

– ни в бытовом (личная выгода);
— ни в технологическом (воспроизводимость) смысле.

Таков, например, уже рассматриваемый нами феномен языка как средства коммуникации.

С одной стороны, нет никакого смысла в языке, который никто не понимает, кроме тебя. С другой — передавая другим свои знания, ты готовишь себе конкурентов и ослабляешь свои позиции в конкурентной борьбе (отсюда все дрязги с «промышленным шпионажем» и «авторским правом»).

Но язык не имеет смысла без владеющей им коллективистской массы. И в этом его отличие от искусства фехтования или врачевания. Может остаться один-единственный фехтовальщик или лекарь в окружении полных профанов, но человек, владеющий речью в одиночестве – не владеет речью. Если говоришь ты – это глоссолалия, а речью она становится лишь тогда, когда тебя понимают.

Коллективное достояние цивилизации неделимо, и потому не всякое достояние относится к цивилизации.

То, что можно поделить и растащить в рамках «приватизаций» (актов звериного, антицивилизационного регресса) – в корне отличается от того, чем можно пользоваться только сообща, и никак иначе.

Этот коллективизм, неделимое совладение чем-либо – одним словом называется «цивилизация». Именно как таковая она вступает в свой фундаментальный конфликт с бесконтрольной частной собственностью, которая (как совокупность материальных благ), конечно же, целее будет, если ею ни с кем не делиться.

В любой главе учебника истории, в любом романе любого автора любой эпохи мы встречаем это противоречие между частным интересом и цивилизацией.

-Это конфликт личной выгоды с общественной пользой (образы негодяев и героев в мировой литературе)
-Это конфликт частного интереса преступника и законом (на чём выстроены все детективы).
-Это конфликт знания с невежеством (основной мотив просветительства).
-Это конфликт шкурника, дезертира, мародёра, предателя – с обобществлёнными интересами государства, народа, общества.

Цивилизация выгоняет зверя в дверь – а зверь лезет в окно. Цивилизация его сажает на цепь, душит ошейниками – он в отместку кусается и царапается. А может, воплотившись в Ельцина, загрызть насмерть. Великие и жуткие предсказания этого есть у В. Высоцкого.

Он спел о некоей абстрактной «Судьбе» — но теоретику цивилизации прекрасно видно, что описывается внутренний конфликт цивилизованного человека и его «спинного» зверя:

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пёс — Судьба моя, беспомощна, больна.
Я гнал её каменьями, но жмётся пёс к колену
— Глядит, глаза навыкате, и с языка — слюна.
(…)
Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
Но жаль её, голодную, — ласкается, дрожит.
Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну
— Она, когда насытится, всегда подолгу спит.
(….)
«Эх, закуски — ни корки!» Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке, Носила б парчу!
А я ноги — в опорки, Судьбу — на закорки:
И в гору, и с горки Пьянчугу влачу.

И вот — предчувствие «перестройки» и инфернальных «реформ» в 1976 году:

Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком
— Пошла, родимая, вразнос и изменила лик.
Хамила, безобразила и обернулась Роком
— И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.
Мне тяжко под нею, Гляди, я синею,
Уже сатанею, Кричу на бегу
: «Не надо за шею! Не надо за шею!!
Не надо за шею — Я петь не смогу!!!»

Это метафизический конфликт между идеей коллективного бытия, общежития – и частной собственностью, личной выгодой.

Никакая форма цивилизации не может существовать, не обозначив рамок общежития, правил взаимоуважения членов общества: в то же время никакой зверь не может смириться с рамками и правилами, не может пожертвовать собой (абсолютной для зверя ценностью) ради других (для зверя не представляющих никакой ценности, в сущности, воспринимаемых как добыча или досадная помеха).

Цивилизации – «кровь из носу» нужно заставить людей делиться друг с другом. Не может она существовать, если каждая хата – с краю. Потому что владелец «хаты с краю», согласно этой же поговорке, «ничего не знаю». А ведь цивилизация – знания!

И если цивилизацией ни с кем не делиться – то она умрёт вместе с физической смертью своих носителей. То есть, при отказе от желания делиться своим с другими – она обречена, она исчезает. Поэтому добродетель – инстинкт самосохранения для цивилизации.

Но на этом пути философия исторических обществ натыкается на жадность собственничества, восходящую к доисторическому миру дикарей и животных.

+++

Лобовое столкновение противоположностей (стремления дарить, делиться, жертвовать, делать своё чужим — и стремление отбирать, грабить, делать чужое своим) проложило грань между зоопсихологией и разумом.

Зоопсихология, заставляющая хомяка прятать и оберегать свои запасы зёрнышек – конкретна, и потому эгоистична. Она неразрывно связана с интересами той особи, внутри которой пребывает, то есть оказывается ядром биологической оболочки.

В высшей степени странным и непостижимым для зоологов было бы поведение хомяка, который не ворует зерно у людей, а наоборот, приносит его людям. Ибо в системе мотиваций хомяка абсолютно непонятно – зачем это делать, почему нужно тратить на это силы и каков мотив действия?

Абстрактный разум – обобщающий, он выводит обобщения конкретных случаев, и потому он по природе своей коллективистский. Человек, обладающий абстрактным сознанием, думает не только за себя, но и за всех других, за неопределённое и бесконечное множество себе подобных. Поэтому его мысли (в отличие от мыслей хомяка или каннибала) имеют ценность не только для него, но и для многих других людей.

Для того, чтобы кого-то чему-то научить – нужно, как минимум, не съесть его. Следовательно, мыслитель противоположен каннибалу, тот сокращает число людей вокруг себя, а этот думает – как их увеличить.

Появление коллективного достояния – касается как пространства, так и времени. Оно адресовано как множеству современников, так и поколениям потомкам (а так же посвящено в сакральной жертве, предкам).

Коллективному достоянию, его сохранению, обороне и увеличению – противостоит локализм[5].

Он отрицает ценность и значимость чего бы то ни было за пределами личных удовольствий и биологической локации особи. Следовательно, он абсолютно несовместим с цивилизацией в любой из её форм.

Потому что цивилизации без коллективного достояния не существует: если мы ничего не передаём потомкам, то цивилизация заканчивается на нас. Если мы ничего не передаём окружающим современникам – то цивилизация заканчивается вокруг нас.

(Продолжение следует)

[1] ЦОЖ – Цивилизованный Образ Жизни.

[2] Который сам по себе необходим для любого живого существа: если оно совсем ничего не станет хватать и поглощать, как оно тогда выживет чисто физически?!

[3] Адольф Вагнер считается одним из наиболее значимых экономистов своего времени. Вплоть до Первой мировой войны предложения и проекты Вагнера по кредитно-денежной политике в Германии были основными ориентирами для центральной банковской системы и финансовой практики. Адольф Вагнер разработал основные положения доктрины социального страхования, на базе которых были приняты законы о формировании институтов обязательного социального страхования в Германии в 1882—1890 годах. Вагнер обосновал необходимость законодательного установления имущественной ответственности работодателей за вред, причиненный жизни и здоровью рабочих.

Адольф Вагнер считается одним из самых выдающихся экономистов эпохи Бисмарка. Кроме того, он является (вместе с Густавом фон Шмоллером) одним из самых ярких представителей школы государственного социализма, объединяющей постулаты экономической науки и социальной политики.

Главное его достижение – «Закон Вагнера». Он объяснил, почему развитие цивилизации и культуры требует постоянного возрастания государственных расходов и государственных имуществ.

Это обусловлено тремя основными причинами:

социально-политической (на протяжении истории происходит существенное расширение социальных функций государства (пенсионное страхование, помощь населению при стихийных бедствиях и катастрофах);

экономической (научно-технический прогресс, и, как следствие, увеличение государственных ассигнований в науку, различные инвестиционные проекты и др.);

исторической (государство для финансирования непредвиденных расходов прибегает к выпуску госзаймов, год за годом происходит рост размера государственного долга и процентов по нему, иными словами, расходов на его обслуживание).

[4] Таковы водопроводы, электросети и канализации в современных городах, таковы многоквартирные дома, которые и официально именуются «кондоминиумами» (неделимым совладением многих собственников). Таковы газопроводы. И т.п.

[5] ЛОКАЛИЗМ – форма мышления, замкнутая на локальном пространстве и времени жизни биологической особи, своего носителя. За пределами этой локальности для неё нет ни времени, ни пространства (их могут вообще отрицать, или же, теоретически признавая – считать абсолютно ничтожными).