Созидание или вражда? Ответ на этот вопрос есть выбор между (условные термины) социализмом и капитализмом. При этом жизнь сложнее чертежа, и потому как созидание, так и вражда могут быть неуспешными, неэффективными. США потратили более миллиарда долларов на разработку «бомбы-вонючки», которая, по замыслу, должна была отключить всю электронику Саддама Хусейна, а в итоге (денежки в рыночных традициях «распилили» подрядчики) не имела никакого эффекта. О разработке постарались «забыть». Это пример неудачной вражды: хотели навредить ближним, но так неловко, что не получилось. А что касается намерений созидать – тут неудачи и ошибки ждут нас буквально на каждом шагу. К примеру, строили мы, строили – а оно взяло и рухнуло. Бывает такое? Да сколько угодно! Получается, что строители зря горбатились, а некоторые ещё и под обломками погибли – в «награду» за долгий и тяжёлый труд…
Однако же итоги не отменяют намерений. Человек тем и отличается от животных, что идёт от намерений к планам, от планов к реализации, собирая шишки горьких ошибок, анализируя провалы и падения, вычисляя – что именно помешало замечательной задумке воплотиться?
Цивилизация даже в самых высших её проектах неотделима от насилия, плахи и застенков – потому что созидание неотделимо от борьбы с разрушителями построенного. Нет никакого смысла ничего строить – если другие люди будут приходить и ломать. Хорошо, если они внемлют твоим уговорам… А если нет? Ну как ты убедишь печенега в том, что сжигать храмы, библиотеки и школы, а также деревни и хлеба на корню – плохо?
И тогда цивилизация занимается насилием – как защитной функцией своих достижений. «Я построила – и не дам разрушить», говорит она. Я отвечу на слово словом, на нож ножом, на пулю пулей, на бомбу бомбой – потому что асимметричный разговор с разрушителем и мародёром бесполезен. Враг цивилизации получает симметрично то, с чем шёл. Шёл расстреливать – сам будет расстрелян. А какой иной у цивилизации выход? Лечь под ноги Аттил и Ельциных, чтобы тебя археологи откопали в виде черепков и пожарищ через тысячу лет?!
У цивилизации одна рука – строителя, другая – палача. Это очень тяжело, это гораздо сложнее, чем быть законченным палачом с двумя руками садиста. Но никакого другого выхода у цивилизации нет. «Я выстроила и разрушить не дам».
Но если у прогрессивных сил насилие – только средство прикрыть созидание, возведение, обожение, то у дегенеративных течений насилие выступает окончательной целью. Регрессоры ломают сопротивление людей не для какой-то высокой цели, а просто потому, что им нравится ломать людей.
Успех или неуспех социализма, наличие или отсутствие в нём карательного насилия (симметричного вызовам и угрозам его делу[1]) – не отменяет исходного намерения: перейти от конкурентной вражды к совместному дружному созиданию. Конкурентная вражда, в основе которой – животная борьба за существование – абсолютно безысходна. Она может круг за кругом продолжаться миллионы лет (в живой природе уже продолжается таким образом) – и меняться будут только поколения.
Конкурентная вражда отнимает все силы и все мысли человеческого существа на пакости соседу. Человек не хочет, а самое страшное – и не может – заняться чем-то, кроме бесконечной войны: атак, контратак, рытья и штурма укреплений, диверсий и военных хитростей. Человек не хочет, а самое страшное – что и не может – увлечься чем-то кроме многообразия способов убийства себе подобных.
Эта война по природе своей вечна. Пока ты беден – ты воюешь за чужую собственность, тем или иным способом добиваешься её переоформления на себя. Но когда добился – то переходишь к оборонительной войне, снова и снова отражая атаки тебе подобных захватчиков на твой домен.
Основной вопрос человеческой цивилизации, поставленный 5 тысяч лет назад, у пирамид и зиккуратов – как выйти из этой кровавой сутолоки? Силы созидания, творчества, богоподобия – попытались выделиться в рамках культов, они окружали свои храмовые комплексы крепостными стенами и одновременно завораживали людей священностью этих комплексов, великой греховностью воровать или разрушать там.
Древний культ – эмбрион храма, его материальных и духовных накоплений-сокровищ, проникнутых представлениями о священном, вечном, непререкаемом. Храм – эмбрион города, город – эмбрион государства. Накапливая сокровища, которые можно разграбить, культ вынужден был накапливать и отражающую силу. Зоологическому произволу звериного начала храм противопоставил закон (сперва заповедь, скрижаль), а на службу закону поставил вооружённую стражу: государственный аппарат.
В случае изъятия храма и святынь из центра всей этой конструкции госаппарат превращается в разнузданные толпы вооружённых мародёров (как в 90-е годы).
Средневековый монастырь – это хорошо укреплённый и порвавший с миром очаг социализма, проклинающий мерзость снаружи. Внутри средневекового монастыря нет сословий, нет частной собственности, там апостольские идеалы. И там, за стенами, монахи создают памятники письменности, наследие памяти, науки, саму структуру знания с его классификациями и приоритетами. Никто, даже самый бешеный богоборец, не сможет возражать, что церковь научила человечество читать и писать, что церковь поставила вопрос о вечном, абсолютном – противоположном временному и сиюминутному, личному и зоологическому.
А за стенами монастырей (часто врываясь и вовнутрь) бушевала самая зверская, самая дикая зоомахия, по сути своей, ничем не отличающаяся от грызни волков за вожачье место в стае хищников.
Человек духовно рос. И по мере этого роста вся история цивилизации ставила главный вопрос его роста: выхода из инферно взаимной ненависти, памятниками которой выступают домены частной собственности. Те, что созданы междоусобной борьбой, из борьбы и, в конечном счёте, для дальнейшей борьбы (как крепости строят для войн).
Вопрос о социализме – это вопрос о смысле и цели всей человеческой цивилизации. Свобода конкуренции есть в животном мире, и ради неё не стоило начинать многотысячелетнее восхождение. Ибо стать более свободной, чем в животном мире, биологическая особь в принципе не может никакими ухищрениями: нет состояния свободы больше 100%.
+++
Люди задумали общество, в котором усилия друг друга не противопоставлялись бы, как у Каина с Авелем, а слагались бы, как у нормальных братьев. Такое общество, в котором успех одного становится успехом всех. А успех локальный – успехом каждого. Например, если врач изобрёл какое-то эффективное лекарство – он же не только сам себя будет им лечить! В условиях человеческой солидарности и братства изобретённое одним человеком лекарство в итоге становится доступно всем.
Всем нашим прогрессом мы обязаны людям, которые не только добывали знания – но и делились ими во всемирном масштабе. Общечеловеческую науку слагают преемственно дети разных народов, поставившие благо человечества выше собственного (а если бы не так – они бы засекретили свои разработки, стремясь превосходством личных знаний достичь преимущества в конкурентной борьбе).
Наука выделяется из магии – путём простого рассекречивания магических фокусов. Маг, который всем честно рассказал, как он рассчитывает солнечные затмения – перестаёт быть магом и становится представителем науки.
Но есть ведь и обратный процесс: когда науку пытаются загнать обратно в чёрную магию – коммерческой тайной, патентованием, засекречиванием, напусканием тумана лжи и безумия, накоплением злонамеренного превосходства. Чтобы сделать достояние человечества обратно достоянием отдельных амбициозных и властолюбивых алчных людей.
+++
Учёные были первыми людьми, создавшими Интернационал. Поверх враждующих лоскутных феодальных княжеств у них ещё в Средние Века появилась единая система университетов, культурного обмена, и говорили они на общем языке: латыни. Предпочитая этот мёртвый язык (никому не обидно) – национальным языкам, в их время являвшимся «языками вражды». Учёный в Средневековье мог не знать соседа – но прекрасно знал коллегу с другого конца европейского континента…
Наука и знания, духовная и культурная жизнь – стали первой отраслью коллективного хозяйствования в человеческой истории. Здесь, в области интеллекта был впервые сломан принцип частной собственности (потому что знания, в отличие от материальных вещей, при делении не сокращаются, а умножаются).
Но если люди учатся по одному учебнику, то ведь и жизнь у них должна стать одинаковой? Ну, по крайней мере, если они учатся одинаково-хорошо!
Задумайтесь над фразой:
-Я владею тем же материалом, что и ты!
Эта фраза двояка. С одной стороны, это означает всего лишь:
— изучение одного учебного материала.
Но с другой, более философской:
— если я владею тем же материалом, что и ты, тогда мы одинаковы по отношению к слагающей материал материи!
Признание одинаковой ценности двух человеческих жизней, юридического равноправия двух лиц – по умолчанию включает в себя хотя бы приблизительное равенство достатка.
Но имущество – это не знание. При делении имущество не растёт, как знания, а уменьшается. Каждая комната у соседа за стеной – это комната, не вошедшая в вашу квартиру. Легко обобществить науку – это учёные сделали уже в древние времена. Легко обобществить язык, единый для многих, традиции, ритуалы, верования. Всё, что находится в духовной сфере – очень легко поддаётся обобществлению. И даже охотно: чем больше делюсь знанием русского языка с другими, тем больше сам познаю русский язык!
А как только прекраснодушные люди с духовными приоритетами, идейные люди попытались перенести эту матрицу на мир вещей и материи – тут зверь в человеке зарычал и восстал не на шутку!
+++
Конечно, все знают, что солидарные усилия людей в буквальном смысле слова, творят чудеса. Если множество людей занимается одним, общим, делом – то возникают циклопические гиганты отражённого в материальном мире духа и разума, в частном хозяйстве просто немыслимые.
Люди на много веков раньше вышли бы в Космос и научились бы создавать рукотворные планеты (не говоря уж об осушении болот и орошении пустынь!) – если бы научились слагать, а не противопоставлять усилия.
Нетрудно же понять, что 1+1 = 2, а 1-1=0! Если бы в 40-е годы немцы сложили бы свои усилия с советским государством, а не противопоставили бы свои усилия советским – то были бы не руины, а города на Луне ещё до конца ХХ века. Но немцы своими усилиями аннулировали колоссальные усилия советских людей начала ХХ века.
И возникает важный вопрос: почему?
Ответ на вопрос лежит в понимании природы фашизма, как живой души и искренней сущности капитализма, его сердцевины и ядра. Классический фашизм[2], опробованный десятками стран – это когда частный собственник грубой силой, прямым террором отстаивает свои интересы.
То есть, в буквальном смысле, крупный собственник прикармливает громил, как личную псовую свору, и натравливает, в самом прямом смысле, эту свору собак на всех, кто ему, собственнику, неугоден или неудобен. А те приходят с палками и забивают до смерти, или выбрасывают с балкона – без всяких формальностей буржуазного права.
О фашизме часто говорят, что это «террористическая диктатура», забывая добавить, что это диктатура ничем не ограниченного частного собственника. Собственника, который напуган идеями равенства людей, и устал от юридических процедур, судебных проволочек, прокурорского крючкотворства, от всех кривляний буржуазной демократии в виде переговоров, поисков компромисса, работы с профсоюзами и т.п.
Этот частный собственник хочет вышибить зубы тому, кто осмеливается ему возражать. И при этом не хочет заморачиваться получением формального ордера на вышибание зубов. Все процедуры преследования собственник в условиях фашизма сжимает до прямого террора. Когда в руках оказался инструмент прямого террора – собственник уничтожает не только бедняков, но и, попутно, своих конкурентов. Заодно, так сказать. Ну, а чего мелочится, когда всё так просто?!
Фашизм – это когда неограниченный собственник добивается всего, что ему нужно, путём прямого насилия. И недаром немцы при Гитлере сравнивали славян с индейцами: англичане взяли нужную им землю у индейцев, турки у армян, а мы возьмём нужное нам «жизненное пространство» у славян. Естественно, террорист не спрашивает мнения того, кого подвергает террору!
Может ли оголтелый капитализм избежать фашизма? Конечно же, нет, ведь от себя, от своей природы не уйдёшь: волку нужно мясо, иначе он сдохнет. Капитализм может завесить фашистские методы разного рода демагогией и показухой, инсценировкой выборов-перевыборов, сценарной «свободой слова и протеста», управляемой режиссёром в специально отведённых местах и т.п. Но показуха – она и есть показуха: её смысл только в том, чтобы обмануть наивного зрителя. Сами-то актёры, и тем более режиссёр прекрасно понимают, что лишь лицедействуют, комедию ломают!
+++
Почему фашизм неизбежен? Да потому что его формула очевидна:
Идеи гражданского равноправия + частная собственность = фашизм.
Пока были феодальные сословия, графы да бароны, сладкие куски принадлежали человеку по праву рождения. Он рождался собственником – или неимущим. Феодализм, поймав «войну всех против всех» в кастовую ловушку, воспитывал человека в том смысле, что жизнь – не право, а обязанность. Ты рождаешься, как винтик божьего замысла, ты делаешь то, к чему приставлен и не смеешь думать об иной доле.
Но что случится в условиях, когда феодализм умирает, сословность отмирает, торжествуют идеи гражданского равноправия, а неограниченную частную собственность «забыли» отменить?
Совершенно очевидно и неизбежно: случится фашизм.
Потому что люди поверили, что они рождены равными, они поверили, что каждый сам кузнец своего счастья. Они поверили, что в жизни, кроме обязанностей есть и права. Но как человеку, одержимому чувством равноправия, реализовать своё право на сладкий кусок, если другой, точно такой же, человек тоже на него претендует?
Если сословные перегородки, прирождённые привилегии больше не действуют, а частная собственность осталась – то берёт её только самый хищный, самый наглый, самый агрессивный. Тот, кто всем остальным претендентам зубы повышибал. По-другому быть не может, понимаете?! По-другому — неограниченную частную собственность нужно отменять, иначе драка за сладкие её куски в той или иной форме всё равно состоится!
Если вы идеи либеральной свободы личности и личного достоинства, идеи равноправия попытаетесь сложить с идеей «священной неограниченной частной собственности», то фашизм заложен уже в самой постановке вопроса. Люди формально равны и свободны, имеют равные права – а фактически у одного всё, у другого ничего. Как так получилось? В драке, террором. Как такое положение удержать? Чтобы неимущие просто явочным порядком в особняки к банкирам не подселились? Тоже – только дракой и террором.
Такая частная собственность не допускает СЛОЖЕНИЯ человеческих усилий в общем деле, потому что общие дела требуют и обобществления имуществ, появления имуществ общего пользования. Частная собственность обречена противопоставлять усилия одного человека усилиям другого.
По формуле: 1-1 = 0.
И это главная трагедия человеческой цивилизации, разрываемой между коммунистической природой духовных ценностей и фашистской природой материальных благ.
+++
Ведь в мире частной собственности и конкуренции успех одного (одной стаи) становится, в прямом смысле слова, гибелью другого (другой стаи). Силовое преобладание в условиях конфликта подавляет тебе подобных, а после – перераспределяет собственность.
Нельзя извлечь из частной собственности такую компоненту, как «захватное право», потому что главная черта частной собственности – немотивированность, безусловность владения. Если имущество предоставлено в пользование за какие-то заслуги, на каких-то условиях (т.е. мотивированно), то это уже не неограниченная частная собственность. Частная не обязана объяснять, зачем и почему, на основании каких заслуг или принесённой обществу пользы она оказалась в руках владельца.
Неограниченная частная собственность очень агрессивно реагирует на попытки рационального регулирования, то есть внести какие-то разумные основания в пользование, владение и распоряжение ею.
Почему?
Всё дело в том, что наш Разум – далеко выходит за пределы нашей биологической особи. Он, по самой природе цивилизации – коллективный Разум. Учебники, сформировавшие наш Разум – писали другие люди, многие уже умерли за несколько поколений до нашего рождения. Язык, на котором мы ведём членораздельную речь, алфавит, все науки и т.п. – не нами придуманы. Они нам привиты извне, от общества.
Наш Разум по сути своей коллективное мышление, и как только мы станем что-то делать разумно, мы попадём в «ловушку» общей пользы, коллективной целесообразности, вне которых Разума не может существовать (только звериные инстинкты).
Как только мы примем, что наша собственность существует не для нас, а для «блага общества» (как бы это благо не понималось), тут же окажется, что мы не собственники, а всего лишь управляющие. А как только мы становимся управляющими – встаёт вопрос о радивых и нерадивых управляющих, о профессионально пригодных и непригодных… При таком подходе неограниченная частная собственность испаряется!
В самом деле, как можно РАЗУМНО объяснить, что инженер-химик, доктор наук, всю жизнь отдавший химии – является подчинённым младенца, не только не знающего химии, но даже и говорить ещё не научившегося? А ведь в ситуации наследования именно это и происходит. Сын владельца химического концерна становится начальником докторов наук со дня рождения!
Безусловность такой частной собственности заключается в том, что:
-Я не должен объяснять, почему она моя.
-Я не должен никому объяснять, для чего она мне.
-Я не потерплю, чтобы кто-то контролировал моё ею пользование.
Идея частной собственности в том, что она (как бы) беспричинна (причины её появления у конкретного человека сокрыты), бесцельна (никто не вправе предписывать владельцу – как именно ею распорядиться) и бесконтрольна (никто не вправе контролировать расходы частного владельца).
Взятая в чистом виде эта идея частной собственности вступает в абсолютный конфликт с идеями государства, законности и принципами рационализма. А потому никакое государство, даже древнее, не может позволить себе «роскоши» полноты принципов частной собственности. Такое чудо, что субъект владеет объектом беспричинно, бесконтрольно и бесцельно – мы встречаем только в животном мире, только в зоологии. Там, действительно, в отсутствие государства и права, кто что схватил, тот то и держит, пока не отнимут или не надоест.
Стоит выдвинуться какой-то социальной организации из океана биологического насилия – и частная собственность тут же превращается в ту или иную форму арендных отношений. Государство пытается так или иначе регулировать, контролировать и вопросы её приобретения, и вопросы её использования, и ревизию отношений внутри неё.
Но сама по себе идея частной собственности — как и любая идея – живёт независимо от практики. Например, государство запрещает мне устраивать свалку радиоактивных отходов на моей земле. Но земля-то моя! Я свалку там втихаря устрою, и никого не пущу контролировать с криками – «а где у вас ордер на обыск?!».
Теоретически государство запрещает воровать и грабить – то есть насилием и обманом приобретать себе частную собственность (в чём, собственно, смысл и воровства и грабежа). Но на практике – все же понимают! – буржуазное государство запрещает не воровать, а попадаться! «Не за то бью, что украл, а за то, что попался!».
Это как полоса препятствий: пока бежишь – тебя пристрелить могут, но как до финиша добежал – все поздравляют, кубок в зубы, венок на шею, все бабы твои – и никто не спрашивает: а как это ты пересёк запретную полосу и с другой её стороны вынырнул?
+++
Это общество антагонизма, в котором развитие, прогресс одного – смерть и ужас для другого.
Вот и получается парадокс: что единственной возможностью сохранить жизнь и стабильность в этом обществе оказывается отказ от развития. Ведь всякое развитие в мире частной собственности и конкуренции является само по себе уничтожителем окружающих. Развитие (прогресс) есть усиление. Если усиливается друг, товарищ и брат – то ты и сам становишься сильнее. А если усиливается волк – то понятно, чем это пахнет.
Всякий прогресс – научный, технический, и даже культурно-образовательный в мире частной собственности ведёт, прежде всего, к решению главного вопроса: уничтожению конкурентов. Это и очевидно, и неопровержимо. Естественно, что в 1942 или 1944 году любой советский успех, в любой сфере, включая даже и культурную (не говоря уж о научной или технической!) – бил по немцам. А любой успех немцев в те же годы бил по русским страшным смертным боем.
Но ведь это матрица отношений войны «усиливаюсь, чтобы уничтожить себе подобных» не может быть изъята из конкуренции неограниченных частных собственников. Тех, которые обладают возможностями человеческого разума, но используют их чисто- зоологически, в рамках животной «борьбы за существование»[3].
———————————————
[1] А потому сколь угодно большое – если вызов велик. Чем яростнее и страшнее враг – тем яростнее и страшнее борьба с ним. Если враг вялый и малахольный, то можно ограничиться мягкими мерами наказаний. А если он решительно намерен все колодцы отравить и все города сжечь – так с таким выговором не ограничишься…
[2] Экзотические лидеры вплетали в классику фашизма много отсебятины, вычурной экзотики. Например, Гитлер внёс туда свой личный яростный антисемитизм.
[3] При которой, как убедительно доказал К.Лоренц, внутривидовая конкуренция носит гораздо более ожесточённый характер, чем межвидовая.
