Почему рынок дрейфует к фашизму?

В обществе, в котором главная, а потом и единственная ценность – деньги, действует правило: «деньги не пахнут». Каждая денежная единица, каким бы путём ни была получена, равна себе подобной. 1 рубль с наркотиков равен 1 рублю из книжного магазина, 1 доллар из «Макдональдса» равен 1 доллару с торговли оружием. И т.п. Поскольку в принципе, фундаментально, важна сумма денег, а не их происхождение, естественно, первым делом рыночные игроки «поднимают» самые лёгкие фракции денежных источников.

В целом ряде художественных произведений описаны именно такие ранние типажи (Остап Бендер, например), по-человечески очень симпатичные.

Обычно читателю импонирует их безобидная смекалка, оборотистость не во вред обществу и ближним. Речь не только о Бендере, но и о современной литературе:

Поставив цель найти побольше денег, они находят их там, где ниже всего сопротивление при отдаче. Например, на помойке. Один нашёл выброшенные из-за бесхозяйственности медные листы, другой – алюминиевые слитки. Никого, кроме помойки, эти симпатичные предприниматели не ограбили, а грабить помойку – сам Бог велел!

Это розовая, безобидная и светлая пора рыночных реформ: люди отыскивают возможности оптимизации хозяйственных связей, переводят отходы в доходы, заполняют пробелы и пустоты в хозяйственной жизни и т.п.

Почему эта розовая стадия не может долго длиться? Потому что сверхлёгкие фракции «свободных» денег очень быстро снимаются с поверхности социума. Весь медный и алюминиевый лом со свалок собран, всё ненужное, что можно пустить в утилизацию – пущено.

Денежный бур начинает идти глубже: ведь нужны деньги, чем больше, тем лучше, а происхождение их не важно. Но и на этой стадии денежный бур работает с излишками, чрезмерностями, с тем жирком, который поднакопил обыватель во вне-рыночной среде. Элемент воровства уже присутствует, но носит пока ещё весёлый и незлобивый характер. «Розовый воришка» раннего рынка не отбирает у жертвы последнее: наоборот, порой ведёт себя как Робин Гуд! Он лишь слегка флиртует с моралью, но не вступает с ней в жёсткий конфликт. Так ему легче работать с обществом, а обществу – легче терпеть его, не убивая.

Но вот снят и этот слой. Кончены, монетизированы и вывезены с территории все излишки, малополезные припасы сверх нормы, выдернуты относительно безболезненно из имущества и доходов трудящихся масс. Что дальше? Денежный бур идёт вглубь. Ему важны суммы, а не методы их получения. И если лёгкие деньги кончились – будем брать тяжёлые слои, глубинные фракции…

Капиталист, который отбирает у обывателя излишки, так, что порой и сам обыватель этого не замечает (настолько ненужным ему было отобранное) – в корне отличается от капиталиста, начавшего разработку необходимого обывателю. Этой грани очень многие из моральных соображений не переходят. Например, Остап Бендер – по своему психотипу, мошенник, но не упырь. Он ворует, и хитро ворует – но не так, чтобы у сироты последнюю горбушку отнять.

Чем глубже и тяжелее денежная фракция – тем жёстче, страшнее, звероподобнее лик капиталиста, который занимается тут денежными разработками. В борьбе за тающий ресурс, при нарастающем сопротивлении обобранных – тают все сантименты и все человеческие черты в хищнике. Он уже не из тех, кто «щадит стариков и детей». Тигр-людоед, в поисках человечины, вряд ли отличит младенца от грешника. То же самое можно сказать и о капиталистах «тяжёлых фракций».

Капитализм на этой стадии теряет улыбку Бендера, он теряет свою буффонаду КВН-клуба, он перестаёт играть, как щенок, и перерождается в травленую злую собаку. Черпак скребёт по донышку. Здесь всё меньше значит безобидная, пусть и лукавая смекалка, и всё большее значение приобретают жестокость, цинизм. Комбинаторы перерождаются в убийц и заплечных дел мастеров. А кто не может – уходит из их среды. Это совсем не та игра, что была в первые годы, когда деньги валялись под ногами, только не будь дурак их подобрать. Что можно подобрать – уже давно подобрано. Что было бесхозным – давно уж огорожено хозяевами. Что можно было хапнуть без слёз и проклятий – давно уж хапнуто.

А бур идёт глубже. Искателю денег важна сумма, а не её источники. Постепенно требование рентабельности в сжимающемся мире снимает все нравственные ограничения. Речь идёт уже о том, чтобы выгрызать у лимитрофа (совокупности обобранных) – не излишки, не малозаметные ему и забытые им припасы – а жизненно необходимые блага. И на этой стадии Бендер окончательно становится Бандерой.

Нет больше симпатичного, снисходительного к чужим слабостям, сентиментального ловкача. Перед нами – залитый кровью маньяк, совершенно ополоумевший в своей ненасытной алчности и потерявший всякие берега в своей стяжательской деятельности.

+++

Фашизм – как политическое явление – вырастает из бытовых явлений. Как семья – первичная ячейка общества, так и бытовая жестокость – первичная ячейка политического фашизма и фашистских режимов. Обдирая друг друга всё больше и страшнее – люди обезумели от азарта и страха, неразрывно переплетённых в них. Постоянный страх, что тебя ограбят, сочетается с ядовитой сладостью слюнявых фантазий о том, как грабишь ты.

Страх «остаться на бобах» или вовсе без них помогает становлению воровского азарта. И наоборот, воровской фарт подогревает страх: «как я поступил, так и со мной могут… Бей первым!»

Эта динамика и обусловливает сползание рыночного общества в экономический, а потом и политический фашизм. Путь от интеллигентских бормотаний к звериному режиму в современной Прибалтике был предопределён природой рыночных отношений. Вначале-то конечно, никто никого не хотел обижать, потому что много чего было украсть бесхозного. А когда запасы жира иссякли – рыночное общество начало жрать собственные ткани, выедая себя до костей.

Мало кто мог в 1989 году предположить в «культурных и европеизированных» литовцах столько ненависти и деспотизма. А между тем современную Литву, уже целиком фашистскую, захлестнула волна жутких политических репрессий. Террор захватывает всех инакомыслящих – будь они евросоциалисты, как бывший председатель Социалистического народного фронта Палецкис или 71-летний старик, как историк и публицист Валерий Иванов. Терроризируют за лозунги, за мнение, отличающееся от официальной нацистской доктрины, за книги, за статьи, за хранение литературы и т.п.

Для тюремного срока Альгирдасу Палецкису в 2012 г. хватило заявления, что у Вильнюсской телебашни 13 января 1991 «свои стреляли в своих». За «отрицание советской оккупации» Литвы теперь положен тюремный срок – прямо как во времена Галилея за версии о вращении Земли вокруг Солнца.

Тревогу бьют Союз наблюдателей за правами человека Литвы, Комитет защиты мира и Клуб матерей Литвы – видя, как день за днём распоясывается литовский откровенный фашизм. Нынешний председатель Социалистического народного фронта Литвы, известный активист антифашистского движения Гедрюс Грабаускас уже четыре года в тюрьме за найденные у него 5 листовок против присутствия войск НАТО в Литве и русофобии во власти[1].

В прошлом году в Алитусском районе Литвы по решению местных властей демонтировали памятник советскому Воину-Освободителю, который был установлен в 1985 году на месте, где проходило одно из первых танковых сражений Великой Отечественной войны.

Само слово «коммунизм» под запретом, словно это уже территория Третьего Рейха! Правительство Литвы, одобряя запрет на пропаганду коммунизма в общественных учреждениях, подчеркнуло, что требует ликвидации объектов, пропагандирующих тоталитарный строй, а консерваторы зарегистрировали в Сейме законопроект о признании Литовской коммунистической партии (КПЛ, LKP) «преступной организацией».

Напомню, что деятельность Компартии Литвы запрещена на территории страны с 1992 года, а с 2008 года на законодательном уровне действует запрет на публичную демонстрацию советской символики на массовых мероприятиях. При активном и постоянном демонстрировании нацистской символики!

Нацистская литовская клика снова и снова закручивает политические гайки в стране: в тюрьмы сажают оппозиционеров, ужесточают запрет коммунистической пропаганды, проводят откровенно антироссийскую международную политику и т. д. «Демократия» розовых воришек 1989 года обернулась лютой ненавистью к самым базовым и даже формальным основам демократии. Дрейф от КВН-ов и Стругацких к гитлеризму в общем и целом завершён. И будь мы умнее, мы бы с самого начала просчитали, что именно этим заканчивается алчность капитализма, потому что ничем другим она закончиться не может.

Взамен сладенькой бормотухе академика Сахарова пришли цианистые калии (от слова кал) жутких зверообразных ублюдков, кровожадных монстров.

Недавно наследник сахаровщины и солженицыновщины, кровавый подонок и серийный убийца, главарь украинской неонацистской группировки Дмитрий Корчинский заявил, что практически все жители неподконтрольной Украине территории Донбасса являются «предателями и пособниками захватчиков» и к ним «не должно быть жалости никакой». Где? В подворотне? Нет, на украинском телевидении!

«Демократизация» обернулась планами тотальной зачистки целых областей и краёв, и как быстро! А это просто бур денежной добычи дошёл до базальтовых слоёв, на которых не убиваешь – не обогащаешься…

Когда ведущий программы спросил у вурдалака, как быть с теми людьми, которые попросту не могут выехать с неподконтрольных Украине территорий в силу состояния своего здоровья, возраста или просто не имеют родственников за пределами ЛДНР – Корчинский начал фашистские размышления о «подданных второго сорта, о которых «не нужно заботиться». Не жалеть, и жизни не сохранять.

+++

Таков конец «демократизации». И он – неизбежен, вот что важно понимать. Приход таких ублюдков как Корчинский – зависит лишь от скорости погружения денежного бура в тяжёлые слои денежной разработки.

А. Черникин в статье «КАК ПОГИБАЕТ ЕВРОПА» анализирует данные венгерской статистики (28 февраля 2019). Он рассказывает о проблемах, характерных для всего региона Восточной Европы, да и для всей Европы в целом. По мнению автора, европейская идея умирает вместе с вымиранием её носителей – европейцев.

Пример Венгрии показателен, поскольку в этой стране руководство осознаёт проблему, и что-то пытается сделать. В этом смысле Венгрию можно выделить из восточноевропейских стран, руководство большинства из которых об этих проблемах не думает.

Но, несмотря на принимаемые меры, население Венгрии продолжает уменьшаться. Пик рождаемости Венгрия прошла в 1954 году. С 1981 года начался спад, который достиг высших значений в 1999 году, когда население страны сократилось на 48 тысяч человек. Сейчас падение стабилизировалось примерно на 40 тысячах в год. Количество трудоспособного населения падает, средний возраст приближается к 45 годам. В экономике много лет спад по всем отраслям, кроме туризма. Спад в строительстве, в промышленности, в сельском хозяйстве, энергетике. Единственное, что радует, — низкие цены для туристов. Но это радует туристов — а не венгров.

Венгрия, в отличие от некоторых других стран Евросоюза, отказывается замещать выбывающее население мигрантами из Азии и Африки. Но сами венгры вымирают.

+++

Разорение хозяйства и фашизация идут рука об руку. Не понимать этого в наше время – непростительное легкомыслие!