Владимир Балабол

Жил-был царь. Он не был великим как Петр или Екатерина, потому что ничего великого в своей жизни не сделал. Он не был грозным как Иван Васильевич, потому что никому не грозил, а наоборот старался всем угождать — и народу, и боярам, и заморским партнерам.

Однако было у царя одно особенное умение, переходящее в пристрастие, которое выделяло этого царя среди всех остальных.

Царь любил поговорить.

И так он умел это делать, как ни один другой царь до него не умел и наверное уметь уже не будет.

Бывало засядет царь Владимир в палатах белокаменных, соберет специально обученных людей, которые слова его запишут и разнесут по всему свету, по городам и весям — и как примется говорить…

Час говорит, другой говорит…

Иной раз по четыре часа говорит.

Народ уже глядеть в чудо-зеркальца устает, не выдерживают люди столько времени царя слушать, а он все говорит и говорит, говорит и говорит… да бодро так, будто и дальше говорить так может сутки напролет.

И говорит вроде бы все по делу, но только непонятно ничего.

То есть отдельные слова понять можно и даже целые предложения вроде бы наполнены неким смыслом, но по интересующим народ вопросам — ясности никакой.

Ясно лишь то, что царь о народе думает, о бедах его знает, очень беспокоится, заботится, печалится, можно даже сказать печется и более того — дает кому-то какие-то указания и надеется, что они будут исполнены, но далее — ничего не ясно.

Когда эти указания царя будут исполнены, будут ли исполнены, с кого снимут голову за неисполнение и снимут ли, а главное — не станет ли после исполнения или (что более вероятно) неисполнения оных указов еще хуже, чем было… непонятно.

И почему царь так много думает, а жизнь все хуже и хуже — тоже не совсем ясно. То ли думает царь плохо, то ли в какую-то неправильную сторону думает, то ли думает, но придумать ничего не может, вхолостую свою голову напрягает, порожняком… опять же сплошные вопросы.

Со временем народ сам начал строить догадки по поводу того, почему царь так много думает и говорит, а толку чуть да маленько и даже хуже.

Была догадка, что плохие бояре царю мешают. Однако царь как-то не очень спешил их наказывать и менять. Первое время еще менял некоторых, а потом вовсе перестал это делать. Наоборот, начал говорить народу, что бояре все делают правильно, удовлетворяют его своей работой и лучше них с этой работой не справляется никто.

Возникла другая догадка, что врагов у государства много, особенно внешних, заморских, и они постоянно гадят. Но и эта версия не объясняла происходящее в полном объеме, потому что бить врагов царь не спешил. Сам не спешил и других не призывал, наоборот — обещал со всеми торговать, а с главным паскудником из соседнего княжества и вовсе перемирие заключил, вместо того, чтобы отодрать его как следует, когда для этого была удобная возможность. И вообще, царь никогда не говорил о врагах, а говорил, что со всех сторон у него только партнеры.

Тогда начал народ строить версию, что есть у царя хитрый план, как победить врагов тайно, заманив в ловушку. Поначалу эта версия многое объясняла, но со временем и она рассыпалась.

А царь тем временем продолжал заниматься тем, что больше всего любил и умел делать лучше всех на свете — говорил…

Говорил много, вдохновенно, искренне, проникновенно, с любовью и со вкусом к процессу говорения.

Говорил каждый день в ходе совещаний и встреч с боярами, выступал на всяческих собраниях и думах, но и этого царю казалось мало, поэтому несколько раз в год он устраивал большие говорильни, которые назывались посланиями и прямыми линиями и в ходе которых царь говорил по несколько часов кряду. И эти большие царские говорильни со временем стали традицией и начали проводиться каждый год.

Так и жили при этом царе.

Народ жил всяко-разно, некоторые довольно бедно, кто-то едва сводил концы с концами, а царь говорил с народом о его проблемах, говорил часто, много, подолгу, и не было царским говорильням конца.

И ничем иным, кроме говорилен, этот царь за время своего правления особенно не отличился.

Потому и остался в памяти народной как Владимир Балабол.