ПИСЬМА ОБ ЭВОЛЮЦИИ (20). Модель «Ленина-Рахметова» в 60-е и 70-е годы

Китайский плакат эпохи культурной революции. Подпись: «Разрушим старый мир и построим новый!». Под кедами хунвейбина оказались пластинки с развлекательной музыкой, статуэтка Будды, распятие, игральные кубики, костяшки домино и прочие приметы «буржуазного образа жизни»

В СССР 60-х годов «модель Ленина-Рахметова» из разряда «уходящей натуры», как это было в 50-е (когда ещё жили старые революционеры), постепенно переходила в разряд исторического воспоминания. Однако люди типа «Ленина-Рахметова» продолжали жить и бороться в других странах социализма или строивших социализм, вплоть до самых последних советских лет. И это понятно: ведь «аскетичная модель» всегда остро востребована именно там, где новое в борьбе пробивает себе дорогу и утверждает себя.

Например, нынешний председатель КНР Си Цзиньпин однажды признался: «Когда-то я был весьма впечатлён романом Чернышевского «Что делать?», где главный герой ведёт жизнь аскета и даже спит на гвоздях для укрепления силы воли. Нас с друзьями это настолько поразило, что мы стали ночевать на кроватях без матрасов, гулять в дождь и снег и принимать ледяной душ для закалки духа».

Характерно, что Си назвал «главным героем» именно Рахметова, хотя формально он вовсе не главный герой романа, а скорее эпизодический. Но своей яркостью он заслонил остальных персонажей произведения и оттеснил их на второй план, сделался «главным». Си Цзиньпин — 1953 года рождения. Речь может идти как раз о годах «культурной революции» в Китае, которая сопровождалась, как известно, подъёмом популярности идей аскетизма среди молодёжи.

Рисунок Бориса Ефимова. Советская печать не стеснялась в критике Мао, причём неприятие идей китайской «культурной революции» объединило в СССР власть и диссидентскую оппозицию

Тема картин художника Лю Вэньчана — хунвейбины и «жанровые сценки» эпохи культурной революции

Кстати, многие советские издания, особенно имевшие репутацию «либеральных», в те годы с удовольствием критиковали маоистские идеи революционного аскетизма. Так, в январе-марте 1968 года главный журнал советских «шестидесятников» «Новый мир» под редакцией Александра Твардовского опубликовал документальную повесть Алексея Желоховцева «»Культурная революция» с близкого расстояния» (позднее она вышла и отдельной книгой). Это была, пожалуй, наиболее яркая публикация во всей советской печати о китайской «культурной революции».

Желоховцев, очевидец и участник событий в Китае, настойчиво повторял подробность о том, как были бедно одеты и неважно питались молодые люди, начавшие «культурную революцию»: «Это были студенты младших курсов в заплатанной белёсо-синей одежде, выцветшей от солнца и стирок». «Я почему-то обратил внимание на их невероятно худые руки». «Вдоль здания бегал молодой человек лет двадцати в невероятно застиранной и заплатанной одежде, с короткими, не по росту рукавами». «Ребята держались прилично, а их измождённый вид и потрёпанная одежда вызывали даже сочувствие. Да, ели они не досыта — я знал, как питаются китайские студенты: чашка риса, пампушка, чай». «С обочины тротуара разглядываю идущих. Все они очень молоды. Латаная, заношенная одежда. Шарканье ног об асфальт — многие босы (!), на других видавшие виды кеды». И на этом фоне: «Я понял, насколько хорошо по китайским стандартам одеваются официальные лица. Их скромная одежда всегда новая, они освобождены от распределения тканей по талонам и поэтому выглядят куда лучше «человека улицы».

Иначе говоря, это те же «галстучники» и «антигалстучники», что и в СССР рубежа 20-х и 30-х годов. С одним существенным различием: в КНР высшая власть в лице Мао Цзедуна оказалась в какой-то момент на стороне «антигалстучников».

А вот характерная сценка периода начала «культурной революции». Ещё нет возникшего позже словечка «хунвейбины», как нет и словечка «каппутисты» («стоящие у власти и идущие по капиталистическому пути») — есть просто недовольные, бунтующие студенты и пытающееся осадить их начальство. И есть стенная печать, в которую выплёскивается всё напряжение между ними.

А. Желоховцев: «Стена была заполнена жалобами и прошениями обиженных местными властями, в них говорилось о злоупотреблениях, о пороках.
Тут же висел длинный список мебели и прочего имущества в особняке парторга Чэна; подумать только: у него, кроме супружеской двуспальной кровати, была ещё и софа для гостей! Студенты читали и возмущались. Сами они жили в узких комнатушках вчетвером и спали на двухэтажных деревянных нарах.

В центре… висело заключение «революционной группы расследования», которая поработала в столовой для профессоров и кадровых работников университета.
«Наши профессора и начальство из чёрной банды, — начиналось заключение, — каждый день имели выбор из ста блюд феодальной кухни, которую они лицемерно называли «национальной»…». Далее перечислялось число свиных и говяжьих туш, съеденных в профессорской столовой за прошлый месяц и за прошлый год, — число немалое, несколько сотен, тысячи кур и уток, сотни литров масла, десятки тысяч яиц.

Истощённые, бледные лица студентов искажались гневом. Переспрашивая друг друга, они лихорадочно записывали эти кричащие цифры. Толпа гудела от возмущения».

То ли сам автор, то ли его редакторы пытались всё-таки как-то смягчить, загладить остроту социального расслоения в Китае. Например, в книжном варианте очерков Желоховцева в списке мебели парторга Чэна, кроме двуспальной кровати и софы, имелась ещё «кушетка» — в журнальном варианте она куда-то испарилась… Зато дом Чэна, в журнале именовавшийся по-буржуазному «особняк», в книге превратился в более безобидный «коттедж».

Желоховцев раз за разом отмечал своё уважение и симпатию к бедности участников «культурной революции». Но сам он, тем не менее, открыто оказывался отнюдь не на их стороне. Заклеймить протестующих бедняков, в общем, было нетрудно — живописуя всевозможные эксцессы «культурной революции». Оправдать их противников — немножко труднее. Сам автор мемуаров пытался найти какие-то слова в оправдание богатства начальства в бедном Китае.

Вот его спор с одним из молодых участников «культурной революции». Тот с возмущением говорил о бывшем начальстве:
— После победы революции они хотели жить в довольстве, ни в чём себе не отказывая.
— А разве революция не для того, чтобы людям жилось хорошо? — хитро возражает Желоховцев.
— Революция совершается во имя революции! — возмущается в ответ студент. — Революция вечна…
Но тут, конечно, автор явно слукавил — целью революции уж точно не была зажиточная жизнь для немногих привилегированных.

Или вот, статья в тоже имевшей репутацию либеральной советской «Литературной газете» за 19 мая 1976 года под характерным заголовком «Люди модели Мао» (автор М. Яковлев). Целая главка статьи так и озаглавлена «Культ заплат и лохмотьев». «Маоисты пытаются воспитать в людях преклонение перед бедностью, ибо только это, как они утверждают, позволяет стать «революционером» или сохранить качества «революционера»… Нищета и бедность, твердят маоисты, — это продолжение «славных революционных традиций».

По словам пекинского радио, командир роты Чжан Бинчжун «более девяти лет носит одну и ту же одежду с множеством заплат». Он заявляет, что в этом находят выражение традиции Народно-освободительной армии. А вот как журнал «Хунци» описывает методы, применяемые военными из 8-й образцовой роты в Шанхае «для воспитания» учителей и учащихся средних и начальных школ. «Бойцы обуваются в лапти и вместе с учителями и учениками жестоко критикуют… буржуазный, разлагающий образ жизни…

Один старый боец появляется в одежде, на которой наложено столько заплат, что они образовали три слоя с внешней и внутренней стороны. Он считает эту одежду «революционной драгоценностью» и называет её «одеждой предотвращения ревизионизма».

Сам же Мао высказывается по этому поводу так: «Помимо прочих особенностей, население Китая заметно выделяется своей бедностью и отсталостью. На первый взгляд это плохо, а фактически хорошо. Бедность побуждает к переменам, к действиям, к революции».»

А это «Правда» за 17 декабря 1967 года, перепечатка статьи из китайской печати. Ирония, с которой редакторы «Правды» помещали этот материал, очевидна

Ещё одним ярким примером человека «модели Ленина-Рахметова», уже в 80-е годы, был глава Буркина-Фасо Томас Санкара. О политических взглядах Санкары можно судить по его словам: «Наша революция в Буркина-Фасо зиждется на всей полноте человеческого опыта со времён первых шагов человечества.

Нам хочется быть наследниками всех революций мира, всех освободительных движений народов «Третьего мира». Мы вынесли уроки из Американской революции. Французская революция научила нас правам человека.

Великая Октябрьская революция принесла победу пролетариату и сделала возможным свершение мечты Парижской Коммуны о справедливости». Однако для нас сейчас более интересно повседневное, бытовое поведение Санкары, которое было логичным продолжением его революционной политики и за которое его прозвали «самым бедным президентом».

Томас Санкара

Санкара жил на жалование армейского капитана, составлявшее $450 в месяц, а президентский оклад в $2000 перечислял в сиротский фонд. Ещё в 1981 году, назначенный министром, он приехал на заседание правительства на велосипеде. А в 1987 году, после его смерти, оказалось, что всё его личное имущество состоит из старенького автомобиля «Пежо», купленного ещё до прихода к власти, холодильника со сломанным морозильником, трёх гитар и четырёх велосипедов. Санкара приказал не устанавливать в своём кабинете кондиционер, поскольку ему было «стыдно перед людьми, которым недоступна такая роскошь». Был продан весь парк министерских автомашин, состоявший из «Мерседесов», вместо которых министров пересадили на самые дешёвые тогда автомобили — «Рено 5». Также Санкара запретил госслужащим пользоваться личными шофёрами и летать по авиабилетам первого класса. Санкара носил только дешёвую хлопковую одежду местного производства и потреблял только местные продукты питания.

Он доходчиво объяснял: «Что такое империализм? Взгляните в свои тарелки – что вы едите? В тарелках у вас импортный рис, импортная мука, импортное просо – это и есть империализм». Наладить собственное производство продуктов и одежды в стране и вырвать её тем самым из-под иностранной зависимости – это было важнейшей стороной его политики. «Давайте потреблять только то, производство чего мы в состоянии контролировать», – призывал он. В итоге деятельности Санкары, как отмечал докладчик ООН Жан Циглер, «проблема голода в этой стране осталась в прошлом». И это в одной из самых нищих стран мира!

В 1987 году Санкара был убит. Удушение одной из последних красных революций XX века стало закономерной частью наступившей по всему миру эпохи мировой реакции… Соратник Санкары Блэз Кампаоре, устроивший переворот против него, и по слухам, даже лично его расстрелявший, ставший главой страны, говорил позднее: «Я знаю, многие упрекают меня, вспоминая человека, которого давно уже нет в живых. Но пусть посмотрят вокруг, пусть увидят яркие витрины магазинов и красивые автомобили. Могло ли быть у нас всё то, будь он жив? Нет, нет и нет! Он предлагал народу только тяжкий изнурительный труд, только тусклую жизнь в изоляции от всего мира, только презренную уравниловку, и больше ничего. Я взял на себя всю ответственность за случившееся, и мне не в чем себя упрекать. Внуки нас рассудят».

«Тусклая жизнь», «презренная уравниловка» и «яркие витрины магазинов и красивые автомобили» – какое характерное противопоставление! Думаю, не надо объяснять, почему оно связано с темой данной серии… А теперь нам осталось проследить окончательную победу идей «стиляжничества» в СССР.

(Продолжение следует).