АМЕРИКАНСКИЕ КОЛЛЕКТИВИСТЫ, РУССКИЕ ИНДИВИДУАЛИСТЫ

soiz [1231402] Альтернативное мнение 241

Взглянуть на проблему русской атомизации без шаблонов.

Сами того не замечая, мы пользуемся шаблонами, забывая при этом насколько далек определенный шаблон от сложности жизни. Но шаблон все упрощает, им пользоваться удобно, не надо каждый раз напрягать ум, а достаешь из картотеки своей памяти небольшую карточку и читаешь просто определение. Никаких усилий.
Один из подобных упрощенных шаблонов – это утверждения об индивидуализме западного человека и коллективизме русского. Этот шаблон стал чем-то само собой разумеющимся, повторяющимся как догма в различных текстах и выступлениях. Но если задуматься, то начинаешь понимать: в это кажущейся простоте что-то не так….
В книге американской писательнице Донни Тартт «Тайная история» описывается реакция на смерть одного из студентов колледжа: «Люди словно ополоумели. Внезапно выяснилось, что  все  до  единого знали Банни, все  были вне себя  от горя,  все  силились пережить постигшую их тяжелейшую утрату. «Он бы это одобрил». Целую неделю эта фраза не сходила с уст людей, не имевших абсолютно никакого представления о том, что одобрял и чего не одобрял Банни; ее повторяли все, от руководства колледжа до слабонервных студенток. Незнакомые люди, случайно столкнувшись в коридоре, с рыданиями падали друг другу   в   объятия.   Совет   попечителей,   заняв   оборонительную   позицию,   опубликовал тщательно сформулированное заявление, где, в частности, была фраза «в гармонии с уникальной личностью Банни Коркорана, а также прогрессивными и исполненными гуманизма    идеалами    Хэмпден-колледжа».   …  Флаг  был  приспущен.  Служба  психологической поддержки  работала  круглые сутки. Какие-то хорьки с факультета политологии нацепили на рукава траурные повязки. По колледжу пронесся шквал экстренных посадок деревьев, поминальных собраний, концертов и сборов пожертвований. … Днями напролет народ не снимал темные очки. Фрэнк и Джад, как всегда, встали на точку зрения «Жизнь  продолжается»  и  бродили  по  кампусу  с  неизменной  жестянкой  из-под  краски, собирая деньги на пивную вечеринку в память Банни. …
Особый, можно сказать антропологический, интерес представляли заупокойные церемонии, устроенные хиппи. При жизни Банни постоянно находился с ними в состоянии войны: хиппи пачкали ванну краской для одежды и назло ему врубали магнитофоны на полную громкость, Банни в ответ бомбардировал их жестянками из-под газировки и вызывал охранников всякий раз,  когда подозревал, что  хиппи курят траву. Теперь «дети цветов» отмечали переход бывшего врага в мир иной так, словно он был членом их племени: распевали  гимны,  размахивали  мандалами, 111  стучали  в   барабаны,  совершали  свои загадочные,   малопонятные   непосвященным   обряды».

Я представляю реакцию на смерть однокурсника в нашем институте. Она наверняка была бы крайне сдержанной, если бы вообще смогла захватить каким-то образом всеобщее внимание. Конечно же, «Тайная история» — художественное произведение, поэтому вполне может грешить некоторыми преувеличениями.
Но Донна Тартт поступила в университет Миссисипи, а затем перевелась в Беннингтонский колледж. И она вряд ли слишком уж фантазирует относительно реалий в подобных американских заведениях. Думаю, что американские читатели ее бы не поняли, если она описала нечто совсем неправдоподобное. Вот как Донна Тартт рисует реакцию студентов на опасность: «Я хорошо помню слепой животный страх, охвативший обитателей колледжа, когда какой-то придурок из города шутки ради запустил сирену гражданской обороны. Тут же прошел слух, что началась ядерная война. Теле- и радиовещание, обычно и так сопровождаемое в горах множеством помех, оказалось в тот вечер особенно скверным, а когда все как один бросились к телефонам, коммутатор закоротило и колледж захлестнула невообразимая паника. С парковки было не выехать из-за столкнувшихся машин. Повсюду истошно голосили и рыдали. Люди отдавали друг другу ценности, сбивались тесными стайками в поисках утешения и тепла. Несколько хиппи забаррикадировались в лабораторном корпусе, где находилось единственное на весь кампус бомбоубежище, и впускали только тех, кто мог, ни разу не сбившись, продекламировать наизусть слова «Сладкой магнолии». Фракции вырастали как грибы, из хаоса выдвигались бестрепетные  лидеры.  Хотя  в  результате  выяснилось,  что  конца  света  не  будет,  все прекрасно провели время и еще долго вспоминали события той ночи с гордостью и теплотой».
Тут много комического, но это совсем не похоже на дикий индивидуализм, наоборот, описывается нечто другое – «люди отдавали друг другу ценности, сбивались тесными стайками в поисках утешения и тепла», стали вырастать фракции и выдвигаться лидеры.
И нечто подобное мы постоянно наблюдаем в голливудских фильмах. В дурных молодежных комедиях постоянно звучит одна и та же тема: своеобразный фетиш американского старшеклассника – это вечеринка, когда к себе домой приглашается чуть ли не вся школа. У нас, русских коллективистов, практикуется нечто подобное? В крайнем случае на день рождения мы приглашаем несколько друзей. В американских фильмах все время показывается, что в учебных заведения создаются какие-то группы, сообщества, странные полумасонские организации. Есть даже забавный американский телесериал, созданный Дэном Хармоном о группе студентов в общественном колледже «Гриндэйл» в штате Колорадо, который так и называется «Сообщество». И я опять вспоминаю наши учебные группы еще в советском институте – все было предельно атомизировано, каждый сам по себе, никаких сообществ.
Я ссылаюсь, конечно же, на такие ненадежные источники, как художественная литератора и фильмы, но не претендую на серьезное исследование, а пока просто делюсь мыслями, размышляю вслух, так, что не относитесь к этому строго. Недавно смотрел неплохой американский сериал «Острые вещи». Небольшой городок, и вот там почти все население собирается на общий праздник, с представлением. Или еще один повторяющийся сюжет в американских фильмах: барбекю, на который приглашаются все соседи. Или та роль, которую играет церковь в жизни городской общины; даже по фильмам видно, что это нечто принципиально иное, чем у нас, якобы, русских коллективистов. Что же это все такое? И как понять это противоречие? Но ясно, что на самом деле не все так однозначно, как в шаблонном представлении. Американцы, возможно, индивидуалисты, но этот индивидуализм почему-то вполне уживается с коллективными формами взаимоотношений. Русские, возможно, коллективисты, но это никак не проявляется в реальной жизни. Как это понять?

Заглядываю в попавшуюся мне статью «Субцивилизационная специфика США. 2. Американский коллективизм». В ней говорится:
«Эмиграция и заселение новых земель определили многие черты не только американского индивидуализма, но и ряд характерных черт американского коллективизма. … Тяжелые условия переезда и жизни на материке, где в одиночку выжить было практически невозможно, приводили к тому, что и в пуританской Новой Англии, и на плантаторском Юге, и на «диком Западе» воспроизводился особый тип сообществ, состоящих из дорожащих своей независимостью индивидуалов (хозяев своей жизни), постоянно решающих многие дела коллективно.
В период между Американской революцией и Гражданской войной те, кто, подобно отцам-пилигримам, отрывался от обжитых территорий далеко на Запад, редко уходили туда в одиночку…. В те годы, когда складывались основы американского образа жизни, многие… из тех, кому предстояло первым осваивать территории за пределами обжитых районов Атлантического побережья, отправлялись в путь группами. И это обстоятельство оказалось одним из ключевых в формировании американских институтов».
Американские «буржуазные общины» разного типа образовали микроструктуру американского общества, над которой выросла специфическая макроструктура американских политических институтов, которая имела несколько особых источников.
В политическом сознании Америки господствует принцип приоритета общины (микрообщества) над правительством. Это обусловлено тем, что именно в описанной выше специфической американской общине (формами которой являются разнообразные и многочисленные клубы и сообщества) личное и общее благо тесно переплетаются. «Первоначально оно (общество Новой Англии) состояло из группы общин, каждая из которых организовалась вокруг соответствующего религиозного братства…. Братство (congregation) представляло собой абсолютно автономное тело».
Идеал «self made man»  (человек сделавший себя) уравновешен «бюргерской общиной» – важнейшей составляющей американской жизни (в несколько ослабленном в мегаполисах виде, но по-прежнему живой). К «бюргерской» компоненте принадлежит и представление, что «правители могут распоряжаться только теми нашими правами, которые мы передали им». Все эти элементы имеют яркую американскую окраску, но четко выраженную европейскую основу.
По типу общественных институтов на макроуровне Россия принадлежит к «приказным» системам, основанным на «вертикали власти», где системообразующим является не общество, а государство. Запад и особенно ярко США, принадлежат к «договорным» системам, где все наоборот. Столь же разительно крестьянская община или колхоз отличаются от американской «буржуазной общины».
Т.е., американский индивидуализм существует не в вакууме, он реализует себя в группах, братствах, и это создает прочную, ячеистую структуру. А русский коллективизм, по словам автора статьи, завязан на государство, а не на общественные ячейки. Так это или не так, можно спорить, но тут дается определенная модель, на которую можно опереться для дальнейших размышлений.

В этих сравнениях русского с западным человеком за последние годы было много пристрастного и полемического. И нам наговорили много разной злой ерунды про нашу неполноценность, в т.ч. мы, услышав либераста, уже и не обращаем внимание на его доводы. Реакция в целом здоровая, но все-таки нам кое-что надо понять в себе. Поэтому не следует в этом разговоре так уж все отметать, чтобы укрыться за уютные штампы.
Вполне известная своей либеральностью «Новая газета» опубликовала 17 июня 2013 года статью научного руководителя Центра исследований модернизации, журналиста Дмитрия Травина. Вот что он пишет: «В беседе на телеканале Russia Today Владимир Путин отметил, что «в основе американского самосознания лежит индивидуалистическая идея, в основе российского — коллективистская». Вот почему нам трудно понимать друг друга. Президент придерживается характерного для современного российского общества взгляда. Противопоставление подобного рода давно уже стало штампом. Однако в такие штампованные теории трудно вписать исторические факты.
Являлись ли американские первопоселенцы XVII века индивидуалистами? Конечно. Иначе они не стали бы диссидентами, а спокойно продолжали бы жить в Англии, не выпендривались бы и придерживались бы доминирующих религиозных воззрений. А являлись ли они при этом коллективистами? Естественно. Поскольку сформировали сплоченную религиозную общину, благодаря которой смогли выжить в трудных условиях Нового Света, в окружении местных племен.
Индивидуализм с коллективизмом — взаимодополняющие друг друга свойства. Протестанты были индивидуалистами уже по той причине, что желали личного контакта с Господом. Но такое желание делало протестантские общины особо сплоченными, поскольку, разрывая связь с католической иерархической системой, эти люди особенно сильно нуждались во взаимопомощи. Без коллективизма они оказались бы раздавлены своими противниками в первые же годы реформации.
А что в России? Наш коллективизм в эпоху, когда происходило становление американских колоний, поддерживался системой крепостного права. Поскольку индивидуализм пресекался помещиком с помощью порки на конюшне, крестьянам невольно приходилось быть коллективистами. Приходилось вписываться в правила того мира, в котором ты появился на свет.
Иными словами, в XVII веке мы отличались от американцев не тем, что они были исключительно индивидуалистами, а тем, что их коллективизм был добровольным, а наш — принудительным. Они выбирали коллектив в соответствии со своими взглядами, а мы — в соответствии с местом рождения.
Это различие определяло и различие индивидуализма. Если мужик выкупал себя из неволи и становился капиталистом, то часто оказывался вообще вне рамок какой бы то ни было общины. Правила старого мира переставали действовать, а правил нового — не существовало вообще. Индивидуализм получался безудержным, значительно более радикальным, нежели американский. От Господа богач откупался деньгами, которые с радостью принимала церковь, а в остальном жил по принципу «ндраву моему не препятствуй».

Отсутствие традиций добровольно формирующихся сообществ во многом обусловило негативные черты нашего современного «дикого» капитализма. У нас гораздо хуже, чем у американцев, обстоит дело с доверием между людьми, с формированием местного самоуправления, с развитием благотворительных организаций и т.д. Эти реалии нынешней России никак не объяснить, если придерживаться вслед за Путиным представления об американцах  как индивидуалистах и русских — как коллективистах».
То, что пишет Травин конечно в некоторых частях предвзято. Нельзя, например, сказать, что крестьянские формы общинности в России были только крепостными и принудительными, иначе они бы исчезли вместе с крепостным правом и Столыпину бы не пришлось бороться с крестьянской общиной, которая проявила удивительную живучесть. Кроме того, существовали крепкие, энергичные общины русского сектантства, в первую очередь – старообрядческие, который были сформированы не только не по принуждению, но в условиях давления власти.  Но все-таки в словах Травина есть какая-то истина.  Например, Церковь была полностью интегрирована в государство, практически превращена в министерство по делам религий. И в этих условиях религия не могла быть делом свободного выбора каждого, она касалась лояльности к Государю Императору. После революции был поставлен невероятный эксперимент: проведена индустриализация при сохранении традиционной структуры общества. Община вошла в ткань самой государственной система, что и придало ей ту мощь, позволившую совершить рывок, устоять в испытаниях. Но… у такой системы огосударствленной общинности есть свое уязвимое место. Это угроза падения в казарменные формы, при которой общинность не реализуется, а всего лишь символизируется, изображается. И это вызывает отторжение. Сейчас много сказано и написано о трагедии Православия, которое, якобы, испытало гонения при большевиках. Но трагедия Православия была в другом. Сергей Черняховский пишет: «Православная церковь примерно до XVII века была действительно моральным лидером русского общества, уже к началу XVIII века эту роль утратила, а церковный служитель стал либо комическим, либо отрицательным героем народных сказок и анекдотов. И когда Временное правительство сделало в армии обряд причастия добровольным, то, вместо 90% пришедших к нему в 1916 г., лишь 16% пожелало его исполнить весной 1917-го». Точно так же, в советские времена, в эпоху застоя русские стали охладевать к государственным формам общинности, которые стали казаться формальными, ритуальными. А куда бежит русский от казармы? В обособление, в частную жизнь. Происходит тот бунт на коленях, что описал Салтыков-Щедрин: русский таракана жует видимым образом, но не глотает. Но от условного «таракана» максимально отчуждается. А внутри с этим отчуждением, с жаждой послать казарму куда подальше, усиливается анархическая любовь к волюшке, к обособленному бегству от всего. Все бросить, всех послать и пойти просто у пруда рыбку удить. Туда бегут русские – дальше от всех. А после уничтожения СССР, начала реформ, все формы государственной общинности обрушили. И до некоторого времени их хотя бы симулировали, а потом даже это перестали делать. И в итоге русский полностью оказался вне социума. Он живет, никак не участвуя в общественной жизни, да и общества уже нет. И в этом погибель. В условиях враждебной государственности, когда требуется общественный ответ на вызовы, бегство в частную жизнь грозит гибелью. И более того, человек – существо общественное, вне общества он  рассыпается, личность умирает. Вне живых связей человек разлагается, индивидуальная берлога становится могилой.

Это не значит, что мы должны копировать один к одному общественные формы западного человека. Да это и не получится, у нас различная культура. В фундаменте американского индивидуализма и коллективизма много чего заложено, это невозможно воспроизвести. Но нам необходимо каким-то образом оживлять общественные, неформальные связи. Как это делать – тема большего разговора. Но тут надо видеть проблему, а не прятаться за простые шаблоны.

Сейчас на главной
Статьи по теме
Статьи автора