ДОКТОР МЕРТВАГО

Воля к смерти российской власти

Россия — мое Отечество, а я патриот, и мне глубоко неприятна та ненависть к России, что изливают некоторые либерасты, считающие ее недоразумением. Но быть патриотом — не значит быть слепым и рисовать свою Родину в духе аляповатых, лубочных ура-патриотических плакатов и вести речи только о проклятых супостатах, что хотят извести наше богоспасаемое Отечество. Любить Родину — значит не бояться правды о ней, даже если эта правда не очень красивая.

Основоположник раннего славянофильства Алексей Хомяков писал 23 марта 1854 года в стихотворении «Россия»:

…Но помни: быть орудьем Бога

Земным созданьям тяжело.

Своих рабов он судит строго,

А на тебя,  увы! как много

Грехов ужасных налегло!

В судах черна неправдой чёрной

И игом рабства клеймена;

Безбожной лести, лжи тлетворной,

И лени мёртвой и позорной,

И всякой мерзости полна!

Сильно сказано: «И всякой мерзости полна!» И сейчас хочется поговорить не о внешних врагах, а о внутренних, оказавшихся страшнее внешних супостотатов.

Наши российские православные царебожники трагикомичны: они славят то, что их Церковь фактически уничтожило. Романовы, уничтожив патриаршество, использовали православие в практических интересах, почти что подчинив охранке, и эта государственная практичность окончательно съела какое-либо значительное внутреннее содержание. Эта была казарменная церковность. В итоге от Церкви осталась одна внешность. Бывает, что в паутине увидишь грустные, спеленатые жертвы паука, которых он давно высосал. Вот и при Романовых Церковь спеленали и высосали. И когда нынешние царебожники начинают затягивать песнь о трагедии православия в годы большевизма, то хочется ответить: «Спохватились! Нельзя убить то, что уже было мертво». Парадокс ситуации в том, что церквей становится все больше, а Церковь при этом как бы  не всегда можно обнаружить.

И дело не в том, что я совок, который, якобы, испытывает к религии неприязнь. У меня такой неприязни нет. К тому же я считаю, что советская номенклатура сделала с идеей коммунизма ровным счетом то же самое, что Романовы сделали с Церковью, — т.е. умертвили и засушили. И трагедия коммунистической идеи в нашей стране случилась задолго до 1991 года. Это высушивание и выхолащивание идеологии казалось оправданным ситуацией внешней угрозы, состоянием «холодной войны» («не до жиру, быть бы живу»), но потом оказалось, что все это делалось не для сохранения страны, а ради ее распродажи. Т.е. с патриотизмом это засушивание не имеет ничего общего.

Потом та же номенклатура стала играть с идеями демократии. И ясно, что она с ними сделала — она их стремительно умертвила и опустошила до такой степени, что в России даже появилось словечко «дерьмократия». Поэтому до такой степени не интересны разговоры про выборы и про Госдуму: это засохшая муха, которую давным-давно высосал паук. Там нет жизни.

При этом российская власть в деле умерщвления и засушивания достигает особых успехов. Коммунистическая партия в СССР превратилась в пустую оболочку не сразу, она в истоках имела бурный этап большевизма, героический период сталинизма. А вот «Единая Россия» была создана изначально мертвой, как чучело набитое опилками. Это мертворожденное дитя, спроектированное стерильным от жизни, т.к. наша странная власть не доверяет жизни, она, вероятно, кажется ей крайне подозрительной и опасной. А мертвое предсказуемо и надежно. Поэтому охранительная политика и заключается в постоянном умерщвлении. Живой человек — это плохо. Хорошая политика — это мертвая политика, когда демонстрируется мертвая внешность без всякого содержания. Социальная политика — это политика умерщвления, помогающая «дорогим россиянам» тихо и неприметно упаковаться в могилки, чтобы под крестами и памятниками обрести полностью неэкстремистский статус. Хорошие города — это брошенные города, с мертвыми, пустыми домами, где в разбитых окнах стонет ветер. Хорошие поля — это поля поросшие бурьяном. Хорошие заводы — это мертвые заводы с пустыми цехами. Это проявляется во всем, даже в мелочах. Создается впечатление, что власти нашего города ненавидят жизнь во всех проявлениях: зеленые насаждения уничтожаются, а на месте выкорчеванных деревьев появляется асфальт. Мертвый асфальт надежнее живых растений. В центре города, на центральной площади находится старое здание ЦУМа, в годы реформ там теплилась странная жизнь — было много разных лавочек, где торговали какими-то б\у телефонами. Но даже эта форма жизни не могла устроить: всех оттуда изгнали и вот теперь ЦУМ который год находится в совершенно мертвом, призрачном состоянии, которое так нравится властям. Таких призрачных зданий в городе много, например, бывший молодежный центр, военная прокуратура, дом офицеров, сельскохозяйственный колледж — всех не перечислишь.

Когда в 2014 году власть стала играть с патриотизмом, она тут же стала его высасывать, засушивать и умерщвлять. В итоге патриотическая риторика официальных пропагандистов стала совершенно невыносимой. Даже самых ярых патриотов стало трясти от их телевыступлений.

Но самое главное, что власть умерщвляет саму идею российской государственности, превращает ее в дохлую высосанную муху, и очевидно, что мы уверенно идем к какой-то катастрофе. Либо умертвители нас упакуют в гробики, либо жизнь восстанет и изменит эту странную государственность, превратившуюся в похоронное агентство. И вразумлять людей будет невозможно потому, что возникнет страстное желание просто вырваться вон из склепа и глотнуть свежего воздуха…