Мурлыкающее небытие псевдогуманизма

​Ответственность пишущего человека за своё слово очень велика. С одной стороны, ещё никого не убили пером (имеется в виду не заточка, а письменная принадлежность). С другой стороны – все умышленные убийства в мире совершаются изначально именно пером, и только убийства по неосторожности не связаны ни с какой идеологией. Если убийство продумано – оно опирается на какую-то идею в голове: чаще всего, на социал-дарвинистскую идею моментального обогащения. Но не обязательно. Убивают и за более абстрактные идеалы – меньше, конечно, чем при перераспределении благ, но тоже убивают…

Оттого ответственность всякого, кто пишет (а тем самым — к чему-то призывает) очень огромна. Ты ляпнул и забыл – а кому-то в голову запало твоё слово (иногда устное, иногда письменное) – и он соседа прирезал. А если бы ты сказал другое или промолчал – всё было бы иначе…

Понимая роль слова в убийстве, очень многие впадают в соблазн ложного гуманизма, начинают призывать к ненасилию, к пониманию и прощению, и вообще прививают своим читателям истерическую кровобоязнь.

Такие люди явятся на страшный суд в полной убеждённости, что уж на них-то крови никакой нет. И будут искренне удивлены, когда вкатят телеги с трупами, ответственность за которые несут именно певцы ненасилия и «понимания»…

Дело в том, что милосердие к убийце является жестокостью по отношению к его жертвам.

Даже если не в меру милосердный человек этого не понимает – незнание закона не освобождает от ответственности. Человеку даны глаза, чтобы видеть, и мозги, чтобы думать. А если он в нравственной слепоте всепрощения не пользуется ни тем, ни другим, то оказывается всего лишь пособником убийц, усилителем злой воли кровавых бешеных собак, которых отказался отстреливать (или других призвал не отстреливать).

Ответственность писателя за слово не сводится к тому, чтобы призвать всех быть добренькими. Потому что на такой призыв откликнутся только добренькие, а злые – не откликнутся. Но поблагодарят: ведь ты к приходу волков барашкам рога спилил!

Вот замечательный, проницательный, тонкий автор Александр БОБРОВ, человек умный и эрудированный, осознав, видимо, ответственность пишущего в острой форме, вдруг брякнул[1]: «…ясно сказано в писании: «Горе строящему на крови»… И спустя много абзацев, в укор тем, кто активно проявлял свою позицию: «…Но самое главное: пусть Кондакова и её сторонники запомнят хотя бы, что ни Блок… ни Цветаева… НИКОГДА не подписывали писем с призывами расстрелять кого-то или закрыть литературное издание. Никогда, в страшном сне! – повторяю как автор книги о Серебряном веке и главный редактор издательства, выпустившего полное собрание сочинений Марины».

Нас – даже проницательного Боброва – научили видеть добро в НЕДЕЯНИИ, и гордится НЕУЧАСТИЕМ.

Что говорить про обывателя, если даже Бобров отказывается понимать, что «горе» строящим на крови должны принести люди, не сваливая своей ответственности на Бога, давшего нам свободу воли. Это пилатовщина – я не подписывал, я руки умыл…

От такой позиции АПОЛОГЕТИКИ НЕДЕЯНИЯ, отстранённой пассивности – можно очень далеко зайти. Чистоплюйство сваливает всю грязную работу на палачей – а ну как палачам тоже захочется отойти от дел?

Они же тоже люди!

Если Саша Бобров не хочет расстреливать ельциноидов (и даже призывать к этому), не хочет вешать бандеровцев даже в форме текстового призыва – что он будет делать, когда эти бандеровцы явятся вешать его самого?

Не очевидно ли, что будет диалог волка и ягнёнка из басни?!

Непротивленец злу насилием, всепонимальщик будет доказывать, что ничем не провинился, а его вешатель и не хочет слушать про какую-то вину: «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!»

Поймите главное (обращаюсь в первую очередь к многоуважаемому Боброву, чей литературный и публицистический талант очень чту): тому, кто получает деньги за индейские скальпы, не нужна никакая вина индейца. Ему безразлично, подписывал ли какие-то расстрельные письма индеец или не подписывал, воевал ли с белыми – или тихо ждал их прихода.

Единственное верное отношение к охотнику за скальпами – это призыв убить, повесить или даже четвертовать его самого. Любой иной призыв – ошибка, иногда трагическая (когда исходит из лучших чувств), но всегда – страшная.

В мире никогда не восторжествует добро – если оно рукой, полной силы, не пресечёт зла.

Ни Блок, ни Цветаева, ни Бобров не сделали ничего хорошего тем, что никаких призывов не подписали. Плохого не сделали, но и хорошего в данном случае не сделали. Это не поступок, это отсутствие поступка. Чего же гордится отсутствием поступка, неучастием в жизни?

Или вы думаете, что зло, поглядевши на вашу дряблость и мягкотелость, безволие и улыбчивость – самоликвидируется? А не кажется ли вам, что наоборот – безнаказанность только поощряет зло, подзуживает его действовать энергичнее?!

О себе знаю одно: если не призову публично уничтожать бандеровцев всеми доступными человеку способами, то на мне ляжет вся кровь их невинных жертв.

Не на них, ибо они звери, а со зверя какой спрос?

Если собаки на городском пустыре загрызли ребёнка, то виноваты не собаки, а те, кто допустил возможность собакам сбиться в людоедскую стаю! И если я, допустим, получив возможность повесить бандеровца – откажусь это сделать (а вдруг он потом мне ночами сниться будет?! Легче же перевалить ответственность на какого-нибудь дурачка, а самому в кусты!) – то мне придётся разделить ответственность с этим упырём за всех его жертв. Не добил гада – а он потом ребёнка расчленил. Расчленил-то он, а ты, получается, соучастник…

Можно осудить или похвалить действия, но нельзя гордиться недеянием, хатоскрайничеством. Быть ни рыбой, ни мясом – вовсе не повод для гордости. А нам внушили, что это – самый главный маркер человечности! Оттого и рухнул СССР и так ужасно складываются судьбы нашей страны и всего человечества – что нас выучили гордиться пилатовщиной, рукоумойством, чистоплюйством и незапятнанностью белых перчаток.

А раз нас этим научили гордиться – из нас хоть верёвки вей! Мы и собственному палачу отыщем оправдание, мы его «постараемся понять», и уж, конечно, простить. Вопрос только в том, постарается ли он нас понять, оправдать, войти в наше положение? Или будет, как писал Шолохов, «нас расстреливать, не вынимая папиросы изо рта»?

Вот и добродушный, талантливый, пронимающий изяществом слова до глубины души литературовед Николай СТАРОДЫМОВ вдруг выдал: «У КАЖДОГО – СВОЯ ПРАВДА»[2]. Знаете, про кого этот добрый человек? Про украинщину!

Про украинский фашизм. У нас своя правда, у ВСУ своя. А у гитлеровцев тоже своя. И у Батыя своя была – ему Чингисхан завещал дойти до последнего моря. И у крымских татар, забивших все рабские рынки славянскими пленниками – тоже своя правда: им же денег хотелось, а работать не очень… Они шли в набеги, добывали рабов, потом у генуэзцев выменивали на монеты. И жили припеваючи…

У всех своя правда, дорогой вы мой Николай Стародымов, у каждого своя. Но только давайте по-честному: не о каких-то безымянных людях говорить, а лично о вас!

Лично к вам (прочувствуйте этот момент!) однажды поутру в дом приходит мурло, и говорит:

-Николай Стародымов? Мы тут посоветовались, и решили, естественно, вас не спрашивая – что ваш город теперь не в России, а в Эфиопии. Так что старый паспорт сдайте и эфиопский получите. Пишете на русском языке? Теперь будете на эфиопском. И писать и говорить. Не знаете – учите. Не хотите? Заставим. В церковь какую ходите? Будете теперь ходить к Великому Ктулху. Мы тут решили, вас не спрашивая – что ни к чему вам Православие ваше, а лучше всего вам поклоняться Ктулху! Что значит, не хотите? А кому интересно ваше мнение?! МЫ так решили! А ещё мы решили все ваши средства к существованию, на которые вы раньше покупали еду и одежду – у вас забрать и конвертировав в валюту, вывести на наши счета в швейцарских банках… А вы собирайте грибы, орехи, открывайте бизнес… Ну, и лицо гуталином намажьте, нечего белой рожей светить на улице исконно-эфиопского города Москао!

И что вы сделаете, лично вы, Николай Стародымов? Вы и тут скажете, что у мурла «своя правда»?

Сделав такой многообещающий зачин, эфиоп из Москао Николай Стародымов, «в желаньи правды и добра», в полной мере осознавая, что призыв к убийству может быть услышан и выполнен – взывает «не убий!».

Мы так и не узнали, согласится ли он сам стать эфиопом и забыть русский язык, на котором так замечательно пишет, но нескольким миллионам русских в оторванных от России городах он именно это советует.

Стародымов обсуждает повесть «Волонтёр». Повесть гуманистическая. Даже не в меру гуманистическая. Как и сам прекраснодушный Стародымов. И у него с автором – консенсус гуманистических взглядов.

Стародымову «…довелось общаться с несколькими людьми, которые прошли «зону конфликта». Что с одной стороны, что с другой: что с «ватниками», что с «укропами». Широких взглядов человек, сразу видно: он и над убитым дедушкой в окопе сталинградском поплачет, и с убийцей дедушки, стосковавшемся на Волге по фрау Марте… А что? Он же всех понимает, в каждом (кроме Чернышевского и большевиков) правду свою видит!

И вот у Стародымова в его оргии гуманизма «…лично цельного мнения по этому вопросу не имеется. Меня раздирают противоречия».

Противоречия-то ладно, они сами с человеком не справятся. А вот если «укропы» помогут им вас разодрать на удобрение под ноги нациям-бройлерам, выдуманным немцами и американцами, тогда хуже дело.

И ведь как гладко заливает Стародымов:

— Конечно, мне претит психология людей (людей?), которые пытают и избивают пленных или заключённых. Однако в данной ситуации я хотя бы умом (не душой) понимаю, что этими изуверами движет!

Надо бы, по уму-то, понимать не то, что изуверами движет, а то, как их уничтожить. А если слишком уж глубоко ковыряться в психологии подонков и дегенератов – сам таким рискуешь стать. Или читателя своего сделать – который за чистую монету «раздирающие противоречия» примет.

Если бы дедушек моих «раздирали противоречия» — стрелять или не стрелять в немцев, мы бы сейчас не разговаривали. Оба – что Стародымов, что я.

Герой повести «Волонтёр» воюет в составе добровольческого воинского формирования Вооружённых сил ДНР. В плену оказывается в бессознательном состоянии, будучи оглушённым взрывом. Здесь его бьют и психологически подавляют, подавляют и бьют… Изо дня в день, из месяца в месяц…

Ну а потом его передают в официальную Службу безопасности Украины. Где за него берётся «вежливый» следователь. И там появляется немного сочувствующая узнику девушка-врач… И охранники – нормальные люди, выполняющие свой служебный долг, а не изуверы из «именного» батальона…

Тут надо бы расставить акценты: «вежливый» из СБУ – хозяин своры, и он опаснее своры бешеных псов. Зло дикое и первобытное – всегда менее опасно, чем зло рафинированное и утончённое, овладевшее технологиями. Людоеды с Новой Гвинеи – во всех смыслах лучше, чем доктор Менгеле в нацистском концлагере.

Но наши «понимальщики», подходящие к фашизму, как замок к ключу – делают выводы прямо противоположные.

«… у каждого без единого исключения персонажа повести «Волонтёр» – своя правда! И эту правду понимаешь и принимаешь».

Ну да, там же Чернышевский с большевиками не описывается. А у безмозглых садистов-манкуртов как ни быть собственной местечковой правде?!

И далее:

«Донбасс и в самом деле стал катализатором разлома отношений между Россией и Украиной».

Они попытались русских переделать в нерусских, а мы помешали. А не помешали бы, и сами переделались – никакого конфликта бы не было. Очевиден призыв из фронтовиков перейти без лишних драм сразу в узники концлагеря. От пули умирать больно, а в концлагере газом придушат, нежно и безболезненно…

Стародымов начинает гуманистические гадания – а что было бы, если бы мы безоговорочно выполняли все требования террористов и шантажистов?

— Тот самый «вежливый» следователь СБУ из повести «Волонтёр» до начала Донбасского конфликта, в принципе, мог вполне лояльно, быть может даже с симпатией, относиться к России. Когда же в «зоне АТО» началась война, выбора у него не осталось. Равно как у любого другого сотрудника «силовых» структур государства по имени Украина. Потому что от его Родины отрезался кусок территории; как государственник, он принять этого не мог.

Интересно, Стародымов не русский или не государственник? По его логике, когда от России отрезался кусок территории по имени Украина – он не должен был этого принимать. А то у него получается, что Украина как будто бы всегда была, а не вчера сепаратистами создана!

Почему наши гуманисты всё время призывают нас понять лютого и жестокого врага, и не призывают этого врага хотя бы попытаться понять нас?

Что за двойная мораль: Украине от России отделятся можно, а Донбассу от Украины нельзя: украм, видите ли, на душе больно… А когда они сами отделялись – они про то, что русским больно, думали?!

Нас обрекают – опасаясь замараться призывами к кровопролитию – снова и снова понимать тех, кто нас ненавидит, кто пришёл нас убить, поселиться в наших домах и на нашей земле, цинично, холодно, равнодушно к нашей исторической судьбе.

Почему принцип «не убий!» становится у наших гуманистов монополией только русского народа, а на всех других не распространяется?.

Если верить Стародымову:

«…Повесть оканчивается хэппи-эндом. Героя отпускают… Вроде как победа… Но только победа чья?.. Победа-то получается как раз умницы «вежливого» следователя.
Потому что герой, в начале книги показанный как искренний боец ДНР, больше никогда не поднимет оружия против Украины. Нет, он не сломлен, он остался при своей личности и таланте. Но он внутренне, духовно уже переродился, он увидел в своих вчерашних врагах живых людей – носителей и выразителей своей правды!
(…)
Если смотришь на человека в прорезь автоматного прицела с расстояния в сотню или более метров, фигурка мало чем отличается от ростовой фанерной мишени №8. Что по той, что по этой стрелять просто, как на стрельбище – ничто в душе особо не дрогнет. А вот попробуй нажать спусковой крючок, когда видишь глаза живого человека!.. Вот на это уже способен не каждый.
У жертвы перед казнью завязывают глаза. Делается это в первую очередь ради спокойствия палачей – чтобы взгляд убиваемого не обжёг его душу последним разрядом ненависти…
Герой повести увидел глаза людей, против которых воевал. Впредь стрелять в них он не сможет.
Более того, будучи талантливым публицистом и блогером, он начнёт обращать в свои убеждения и других граждан России. В этом победа СБУ, причём, похлестче иной проведённой спецоперации – заполучить искреннего, не за мзду, агента влияния, имеющего авторитет в определённых кругах интернета!»

Герой во врагов стрелять не сможет – а на них это не распространяется. Они-то придут и расстреляют. С безоружными это запросто. Это с вооружённой жертвой возня. А с такой овечкой, которая «стрелять уже не может» — ножа хватит…

С пафосом Стародымов понимает… украинцев:

— душой факт отторжения от твоей Родины куска территории обыватель признать не желает. И я понимаю его – этого украинского обывателя! … Покажите мне в истории пример, когда государство свободно отпускало возжаждавшую самостоятельности территорию?.. То-то же!

Я не знаю, какого года рождения Стародымов. Но его пафос меня приводит в изумление и даже ступор! Неужели он, на фотографии вполне себе взрослый человек, не помнит «пример, когда государство свободно отпускало возжаждавшую самостоятельности территорию»? Сколько лет ему было в 1991-92 годах?

И сам-то он вполне смирился «душой с фактом отторжения от твоей Родины куска территории». Той же Украины. Это же только украинцы не могут смириться, а русским чего? Привычные…

У таких, как Стародымов, изнасилование чужой дочери – преступление, а своей – «ничего, потерпит». Грубо? Но как иначе отнестись к его «то-то же!»

Ведь своими словами Стародымов (а он мастер слова!) пробудил во мне жгучий стыд и за себя, и за него. Мы очень виноваты перед Россией. Действительно, когда такое было, чтобы государство (кроме нашего) свободно отпускало возжаждавшую самостоятельности территорию?!

И если бы Стародымов за 1991 год покрыл меня самыми грубыми, самыми матерными словами – я бы покорно стерпел. Ибо заслужил, как и всё моё поколение. Украинцы дали нам пример – что делается, если отделяется украина (окраина). Как говорил Никулин – «ребята, на их месте должны были быть мы». А ему отвечали: «напьёшься – будешь».

Мы напились на четверть века, и пока в уматину пьяные пережёвывали ельцинский маразм – нас обрезали со всех сторон.

И заметим, никто на Украине не призывал ТОГДА нас понять, почувствовать нашу боль, осознать, что никогда русский не смирится с отпадением кусков своей страны…

И к ним ни в коей мере не относит Стародымов своё резюме:

«любой искренний патриот любого государства не может поддерживать сепаратизм одного из регионов».

Золотые слова! Только почему же они не прозвучали, когда отделялась Украина от России? Они прозвучали, впрочем, и тогда – но только из уст… американского президента. Буш предостерегал в своей речи 1991 года украинцев от «суицидального сепаратизма»…

А теперь мы должны их, суицидальных сепаров, даже по оценке американского президента, понимать? Исследовать их чувства и входить в их положение? Беречь целостность их псевдостраны, управляемой по звонку из-за океана, которую они целиком и полностью выкроили из нашей?

+++

Давайте скажем честно и прямо. Кто согласен становиться по первому требованию дяди Сэма из русских эфиопами – те в одну колонну. К непротивленцам и ненасильникам. К продолжателям худших советов Л.Н. Толстого, заведшим толстовцев со своим ненасилием в духовный и житейский тупик.

Выбор у нас один: фронт или концлагерь. Кто боится убивать в бою – идите в газовую камеру, там вам никого, кроме себя, убить не придётся.

Но если вы, руководимые инстинктом выживания, встаёте в другую колонну – то будьте готовы быть отряжены и в расстрельную команду. Спасти людей можно только одним способом: уничтожив их убийц. Сохраняя жизни убийцам, вы сохраняете для них и возможность продолжать убийства. Отыскивая в убийцах «их правду» — вы лишаете себя права жить на Земле. Ибо пуле не возражают словом. Пуле можно возразить только пулей.

А если боитесь греха – то помните, что нет большего числа жертв, чем у дряблой мягкотелости, и что на Горбачёве трупов больше, чем на Сталине.

+++

Михаил Булгаков, в романе «Мастер и Маргарита» описал, в числе прочих и такой диалог Бога с Пилатом:

— …Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. – говорит милосердный Бог.
— Нет, философ, я тебе возражаю. – отвечает раскаявшийся Пилат — Это — самый страшный порок.

Я обращаюсь ко всей пишущей братии: давайте прекратим гордиться своим недеянием и неучастием! Это не добродетель, а… даже не знаю, что. Кто знает, сколько жизней мы спасли бы, если бы однажды имели мужество подписать расстрельное письмо, потребовать расстрелять тех, кто этого действительно заслуживает! Если бы мы не поступили, как Пилат, притом, что умыванием рук многие и доселе гордятся!

Будем помнить главное: зло распространяется ровно дотуда, докуда не встречает сопротивления. Оно ненасытно, и этому учили в старые годы даже малых деток.

У Корнея Чуковского Тараканище заканчивает тем, что требует: «Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, Я сегодня их за ужином скушаю!»

Не стоит надеяться, что зло где-то само остановится. Оно само не останавливается никогда. И пугающе-нарастающая жестокость Тараканища взята Чуковским в воспитательных целях из жизни.

Если мы будем разговаривать с вконец распоясавшейся и обнаглевшей украинщиной так, как нам навязали – в режиме пугливого выполнения её ультиматумов, то и мы услышим однажды, что наших детушек собираются скушать за ужином.

Галичина сожрала Киев. Киев пожирает Донецк. Пожранный Донецк начнёт пожирать Кубань и Воронеж, вы это понимаете?!

От России, которая легко дала от себя отторгнуть мать городов своих, можно легко отторгнуть и любой другой город! С такой страной не разговаривают уже, как с порядочной и уважаемой дамой, с ней разговаривают как с вокзальной проституткой, тварью без чести и достоинства.

Её цинично учат уважению территориальной целостности шматов её же собственной плоти, отрезанной от неё вопреки её территориальной целостности!

Они (нато и его укро-бройлеры на стероидах и без мозгов) — осуществляют совершенно очевидный «Дранг нах Остен». Бройлеров украинизма для этого, и только для этого создавали в пробирках.

В такой ситуации русский литератор должны вспомнить слова Ахматовой, сказанные в 1942 году:

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
— И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!

+++

Стихи 1942 года, но до чего же они современны в эпоху запрещения русского языка, церкви, имени и существования! Нас запрещают — от макушки до пяток, целиком, всех! Как в 1942 году. Но Ахматова (Горенко) тогда нашла иные слова, чем Стародымов. Она не стала дребезжать, что у гитлеровцев «своя правда», и что им обидно без жизненного пространства, которого у России так много.

Она сказала честно: или мы есть, или нас больше нет. Ахматова обозначила и символ борьбы — русское слово. Которое надо от плена спасти — не пожалев ни пуль, ни разрушений.

А что же современные «словесники»?

Противопоставить насилию ненасилие – это противопоставить садизму мазохизм. Это дать насильнику одновременно и карт-бланш и индульгенцию. Мол, эти русские всё стерпят, а даже если и победят – потом простят… Поймут, снизойдут, пожурив – отпустят, ещё и покормят в приступе жалости…

Чего бояться?

А надо, чтобы боялись. Чтобы калёными гвоздями вбито было в их изуверские головы, что до седьмого колена будут они отвечать за покушение на Русский Мир, что и через десятилетия их будут отлавливать, как зверей, куда бы ни сбежали, из самых дальних логовищ.

Так евреи делают доселе с 90-летними палачами-гитлеровцами, и они правы.

Потому что евреи много пережили, и очень хотят выжить в этом мире.

А мы?

[1] Александр БОБРОВ. ИНЕЙ 93-го И ПОЭТЕССА. К 25-летию расстрела российского парламента

[2]