ТЕАТР

Когда-то давно я написал рассказик…

Сначала стало проявляться изображение — как на фотобумаге… Но мозг ещё не мог работать в полной мере, и изображение не имело смысла… Только потом, когда появилось ощущение собственного я, начали выплывать слова — названия и имена.
Я очнулся перед старинным зданием — покрытым облезшей красноватой штукатуркой, украшенным причудливой запылённой лепниной. Я стоял на ступенях, как раз напротив массивной двери, над которой из стены проступало изображение двуликого божества.
Мое нахождение здесь должно было иметь какой-то смысл, но я никак не мог его поймать — он ускользал в океан неизвестности, окружавший меня. Я даже не мог удивиться, и испытывал чувство падения в бесконечную бездну.
Я огляделся по сторонам и увидел неподалёку милиционера с лицом бульдога, явно проявлявшего ко мне интерес.
«Должно быть, я уже долго здесь стою. А что я делал до этого? Я даже не знаю, как я тут оказался».
Я открыл тяжёлую дверь и шагнул в темноватое пространство здания. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я обнаружил, что нахожусь здесь не один. Помещение, похожее на вестибюль, заполняли молчаливые, сосредоточенные люди. Некоторые из них стояли в тяжёлом оцепенении, а другие нервно прохаживались из угла в угол. Казалось, что они тревожно ожидали чего-то.
Поняв, что неуместно попал то ли на панихиду, то ли ещё хуже — на собрание какой-то тайной ложи, я бочком зашёл за замученный нехваткой света фикус — подальше от глаз.
«Минут через десять, когда мент свалит куда-нибудь подальше, я потихоньку уйду отсюда».
Время тянулось мучительно долго в этой сгущённой, душной атмосфере, и от нервного напряжение рубашка пропиталась потом. Я подумал, что встреча с милицией — не самое худшее в нашей чреватой жуткими неожиданностями жизни, и решил не искушать судьбу и покинуть мучительное собрание.
Я подошел к двери и дернул медную ручку: дверь громыхнула, но не поддалась — она была заперта. Я повернулся с нехорошим чувством — находящиеся в вестибюле глядели на меня строго и удивлённо. «Влип» — пробежал по груди ледяной поток. С неприятностью я заметил, что мои руки трясутся мелкой дрожью.
«Главное — не подавать вида!»
Я как краб — бочком — опять уполз в убежище за фикусом. Во мне ужас кричал надрывным голосом, и чтобы заглушить его, я пытался молиться. Но дикие, ошпаренные мысли выскакивали из уголков сознания, и, натыкаясь на слова молитвы, разбивали их в куски.
За дверью на противоположной стене от входа послышались приближающиеся шаги. Я спустился на корточки и спрятал лицо в ладонях.
— Пройдёмте! — разрезал резкий голос густую тишину, и все, шаркая подошвами и стуча каблуками, направились вглубь здания по темному коридору.
— А Вам нужно особое приглашение?

Какое-то мгновение я ещё надеялся, что это относится не ко мне.
— Вы что — не слышите?
Я поднялся:
— Видите ли, произошло недоразумение…
— Не время разговаривать!
Прилизанный человек во фраке, похожий на конферансье, бесцеремонно схватил меня за локоть и потащил вслед за другими по коридору. «Влип, точно влип!» Я провёл языком по высохшему нёбу, но не смог смочить его — слюна испарилась от страха. Я чувствовал себе рыбой, пойманной на крючок, которую леска тащит к погибели.
По стенам коридора появились просветы дверей, и люди из толпы стали заходить в них — кто вправо, кто влево. В одну из этих дверей конферансье втащил и меня, усадив в кресло перед зеркалом. На меня надвинулась усталая дама, чьё провисшее лицо напоминало дрожжевое тесто. Дама с профессиональной небрежностью стала покрывать моё лицо толстым слоем грима, превращая его в гротескную маску.
«Боже мой, — что она делает?»
Я сделал ещё одну попытку вырваться из этого абсурда:
— Видите ли, случилась как-то нелепость…
Но дама взглянула на меня с такой убийственной холодностью, что слова застряли у меня в глотке.
Наконец, дама закончила издеваться надо мной.
Вновь забежавший конферансье скомандовал:
— На выход!
Поймав его за рукав, я затараторил с отчаянностью обречённого:
— Вы здесь выглядите самым разумным человеком! Выслушайте же меня: произошла ошибка — я здесь оказался случайно!..
— Здесь никто не оказывается случайно, — конферансье зачем-то ткнул указательным пальцем в мой нагрудный карман.
Я запустил туда пальцы и вытащил… билет. Эта находка так шокировала меня, что я не имел уж больше сил возражать:
— И что же я должен делать?
— То же, что и все остальные — сыграть свою роль.
— Но я не знаю никакой роли!
— А это уж Ваша проблема. Но только помните — если вы сделаете хоть одну ошибку…
Он сделал многозначительную паузу, чтобы придать весу своим словам:
— … Вас так накажут, что Вы себе даже представить не можете.
Это окончательно добило меня, и я находился в каком полузабытье пока меня вели по коридору, а затем вытолкнули на сцену.
Я огляделся. На сцене шла какая-то странная пьеса — вокруг творилось сплошное непотребство: кто-то вульгарно нажирался, кто-то дрался из-за денег, а многие просто самозабвенно совокуплялись,  не обращая на окружающих никакого внимания.
Ко мне подошла отстранённая девушка с остекленелым взглядом, чьё лицо было изуродовано гримом. Глядя куда-то в даль за моей спиной, она бесстрастно произнесла:

    — Я люблю тебя.
Мне стало противно: «Какая любовь — ведь она даже не видит меня!»
Я отодвинул девушку и прошёл к краю сцены — всё пространство зала утопало в непроглядной тьме.
— Есть ли здесь кто-нибудь?!
Мой крик утонул в бесконечности бездны…