За Арцахом – Куликово поле: короткий очерк о визите в Армению

Предыдущий раз я был в Ереване и Степанакерте ровно два года назад, в ноябре 2019-го. Ровно два года пролегли между моими визитами – и сорок четыре дня Второй Карабахской войны, не считая других инцидентов несколькодневной длительности. Материально с тех пор, если не считать непосредственно мест боев, где я не был, изменилось довольно мало. Но у каждого такого малого изменения – эмоциональная тень размером с галактику.

Скажем, на ереванском кладбище воинской славы, где похоронены павшие в Первую Карабахскую, добавились сотни метров участков с погибшими во Вторую. Сотни метров, наверное, считанные квадратные километры. Но скорбь, пусть и мужественную, не исчислить в привычных единицах. На могиле молодого артиллериста Альберта Ованнисяна, чье фото стало символом 44-дневной (аналог «Комбата» в Великую Отечественную), гора цветов и маленькая фигурка какого-то супергероя. Возможно, детская игрушка самого Альберта, принесенная родителями. Сердце сжимается от этой мысли.

Еще сильнее ощущения в Степанакерте. Центр города без намека на недавнюю войну, гостиница, где живет наша журналистская делегация. И в минуте ходьбы – аллея с десятком щитов, на которых фото павших бойцов. Преимущественно парней восемнадцати-двадцати лет. «Война – дело молодых», — философски замечает мой товарищ, военкор Левон Арзанов, в октябре-2020 вместе с другим военкором, Юрием Котенком, едва не погибший в результате обстрела шушинского собора Казанчецоц. Для маленькой республики – потери страшные, фактически выбито поколение начала нулевых.

А сколько печали в тех считанных метрах общежитий, что республика выделила беженцам с захваченных Азербайджаном территорий. На семью из пяти человек – маленькая комнатушка, из десяти – две. Сейчас им потихоньку, исходя из скромнейших имеющихся ресурсов, строят дома. Но они еще долго полностью не заменят оставленный кров, если вообще заменят. Люди плачут, вспоминая родные места, верят и надеются, что вернутся туда, и это именно вера и надежда религиозного характера, «верую ибо абсурдно». На дежурно-наивный вопрос, почему не остались, несмотря на заверения в безопасности от новых властей, беженцы из Шуши отвечают: где-то полтора десятка жителей поверили и остались. Их убили. Причем не военные, а, как бы сказать политкорректнее, мирные жители с другой стороны.

Убийства продолжаются, причем не только в местах, подконтрольных азербайджанцам. За месяц до нашего приезда снайпер убил тракториста, работавшего в поле в присутствии российского миротворца. Буквально накануне приезда – громкая трагедия: азербайджанский диверсант спустился с гор и расстрелял четверых армян, занимавшихся водопроводными работами для миротворцев. Одного убил, троих ранил. Миротворцы вновь были неподалеку, но ничего не сделали. У них просто нет адекватного механизма и протокола реагирования на подобные инциденты.

Поэтому в Степанакерте в личных разговорах карабахцы сначала горячо благодарят миротворческую миссию за то, что она есть, а через какое-то время, выйдя на откровенность, горько-риторически спрашивают: и? К огромному сожалению, сбывается мой прогноз по горячим следам окончания прошлогодней войны: «Именно на российских миротворцев легла ответственность за: 1) пресечение гонений азербайджанцев на остающееся армянское население районов, отходящих алиевскому режиму 2) депортацию тех, кто решит уйти. Такие гонения обязательно будут, а вот пресекать их без насилия и риска развязать новый конфликт довольно сложно…Передоверить роль «крыши» кому-то другому не получится. Нет необходимости уточнять, что плохое состояние этой крыши, пропускающей град ударов по армянам, будет вызывать у них, армян, крайнее раздражение. Попытка же пресечь азербайджанский ползучий террор чревата недовольством и сопротивлением уже азербайджанцев».

Впрочем, вереницы альтернатив на горизонте не видно. Карабахский омбудсмен, приятно именуемый не этим англицизмом, а защитником прав человека, с горечью пожаловался: авторитетные международные гуманитарно-правозащитные организации типа и уровня Human Rights Watch часто уклоняются от взаимодействия, мотивируя это непризнанным статусом республики. Забавная деталь – в офисе защитника при этом на столе лежит толстый том произведений Владимира Владимировича (Познера) и столь же толстый Оксфордский словарь английского языка. Даже разочарование в Западе и русское наименование должности не перебивают присягу глобализму и нормам современной международной правозащиты. Шутка. Наверное.

Вопросы в Степанакерте далеко не только к Москве и Западу, к Еревану и политической группе Пашиняна их не меньше, а в чем-то и больше. Линии противоречий задрапированы, но при должной демаскировке, а порой и сами по себе выходят наружу. Глава МИД Нагорно-Карабахской республики, замечательный человек и собеседник Давид Бабаян, на вопрос о так называемой «мирной повестке» Пашиняна ответил: «Мир – это всегда хорошо. Но смотря какой ценой. Точно не ценой капитуляции и уступок земель».

Бабаяну заочно отвечает Ален Симонян. Когда мы с ним встречались в 2019-м, он был вице-спикером парламента Армении, сейчас уже спикер, отдувавшийся за свою законодательную ветвь власти и одновременно как бы за исполнительную тоже, Пашинян на сей раз с нами встречаться не стал. Ален Робертович долго говорил о необходимости примирения армянского и азербайджанского народов, дабы не оставлять раздор следующим поколениям, и одновременно о том, что для армянского народа сейчас вопрос войны и мира с Баку и Анкарой не носит экзистенциального характера: «Накануне кампании по выборам в парламент [летом этого года] мы думали, что народ в первую очередь волнует этот вопрос, но нет, больше всего волновала внутренняя социально-экономическая повестка». Кстати, за пару дней до нашей встречи, комментируя инцидент с расстрелом водопроводчиков, господин Симонян сказал, что воинственные заявления со стороны Еревана были бы контрпродуктивными: «Я могу сейчас перед камерами сделать какие-то громкие заявления, угрожать и т.д. Но от этого обстрелы не прекратятся, а возможно, их количество еще больше увеличится. Нам нужно идти по пути долгосрочного мира, чтобы созидать свою страну». Что-то смутно знакомое по Донбассу…

Было на встрече и много других ярких моментов, напрямую не связанных с Карабахом. Скажем, признание, что если бы господин спикер лично решал судьбу Роберта Кочаряна, тот бы не ходил на свободе, но после победы Пашиняна в стране воцарилось кристально чистое разделение властей и невмешательство их в дела друг друга, поэтому все решает суд и только суд. Или вот: «Наш народ любит премьера Пашиняна. Ничего не можем поделать, любит и всё! И говорит с ним доверительно, как с родным, о своих проблемах». Вообще, беседа получилась открытой и острой, причем в какой-то момент острота ответов и интонаций хозяина кабинета начала превышать остроту вопросов гостей. Поэтому в конце я не удержался и деликатно пожелал Алену Робертовичу, чтобы энергия, которую он конвертировал сегодня в резкость и агрессивность ответов нам, была в полной мере вложена в работу на благо Армении и российско-армянских отношений. Он немного смутился и сказал, что стремился не к агрессивности, а к открытости. Кроме шуток, это получилось. Уровень открытости был высоким.

И все же фронтовая открытость Карабаха-Арцаха мне по-человечески еще ближе. Например, фраза Давида Бабаяна, что после падения Арцаха следующая битва с тюрками у России будет на условном Куликовом поле. Сложно поспорить – не только в силу прошлого, но и в силу будущего русским и армянам геополитические вызовы хорошо бы встречать в одной лодке. Однако получится ли? В свете разнонаправленных общественных тенденций и имеющегося руководства двух стран, одно из которых чрезвычайно близоруко в определении национальных интересов и регулярно путает их со своими частными, а второе…здесь можно употребить еще больше разных эпитетов. Остаются все те же Надежда и Вера. И, конечно, работа верящих по мере их сил.