ПИСЬМА ОБ ЭВОЛЮЦИИ (28). «С Бонапартами-то мы справимся?»

Плакат 1918 года. Из «вождя Красной Армии» Л. Д. Троцкого вышел бы неплохой Бонапарт, но он сам, по его словам, не захотел взять на себя роль могильщика революции

В предыдущем посте речь шла про то, как война вынудила красных перейти от нигилизма к преемственности в области военного строительства. Как выразился монархист Василий Шульгин, «мы научили их, — Мы, Белые. Мы били их до тех пор, пока выбили всю военно-революционную дурь из их голов. Наши идеи, перебежав через фронт, покорили их сознание».

Однако было бы упрощением считать, что преемственность в строительстве Красной Армии (РККА) диктовалась только извне, натиском белых армий и западных интервентов. Она диктовалась и изнутри советского общества. И внутри него была социальная сила, которая её, пусть и ненавязчиво, но вполне чётко, диктовала. Это было бывшее царское офицерство, которое лишилось после Октября 1917 года погон, званий и своего имени («офицеры»), превратилось в «военспецов» («военных специалистов»), но никуда при этом не делось.

Причины использования военспецов в РККА хорошо обрисовал Григорий Сокольников, который защищал точку зрения ЦК против «военной оппозиции» на VIII съезде РКП(б), 20 марта 1919 года (курсив протоколов съезда): «Вы знаете, что чрезвычайно много горячих прений возникло вокруг вопроса о военных специалистах… Теперь этот вопрос в сущности разрешён теоретически и практически. Даже противники применения военных специалистов утверждают сами, что вопрос этот устарел. Практически он разрешён, потому что в нашей армии находятся сейчас уже не единицы, и не десятки, и не сотни, а десятки тысяч военных специалистов, десятки тысяч военных работников старой армии… Выяснилось, что там, где военные специалисты были привлечены, где была проведена реорганизация партизанской армии в армию регулярную, там была достигнута устойчивость фронта, там был достигнут военный успех. И наоборот, там, где военные специалисты не нашли себе применения, где присланных из центра военных специалистов отсылали обратно или сажали на баржу, как это было в Кавказской армии, там мы пришли к полному разложению и исчезновению самих армий, там их нет, они разложились на наших глазах, не вынеся первого серьёзного напора со стороны врага».

Такой же точки зрения в тот момент придерживался и Ленин, хотя поначалу сомневался. В разгар очередного белогвардейского наступления он написал Троцкому записку с вопросом: «А не прогнать нам всех «спецов» поголовно?..». Троцкий на том же клочке бумаги решительно черкнул ответ: «Детские игрушки». «Ленин, — вспоминал он, — поглядел на меня лукаво исподлобья, с особенно выразительной гримасой, которая означала примерно: «Очень вы уж строго со мной обращаетесь». По сути же он любил такие крутые ответы, не оставляющие места сомнениям. После заседания мы сошлись. Ленин расспрашивал про фронт».

— Вы спрашиваете, — сказал Троцкий, — не лучше ли прогнать всех бывших офицеров. А знаете ли вы, сколько их теперь у нас в армии?
— Не знаю.
— Примерно?
— Не знаю.
— Не менее тридцати тысяч.
— Ка-а-ак? — ахнул потрясённый Ленин.
— Не менее тридцати тысяч. На одного изменника приходится сотня надежных, на одного перебежчика два-три убитых. Кем их всех заменить?..

Картина Василия Яковлева (1893—1953), изображающая маршала Жукова в виде «Георгия Победоносца», стала предметом обсуждения в речах Суслова, Куусинена и других на пленуме ЦК КПСС в октябре 1957 года, где Жукова осудили за «бонапартизм». Сам Жуков позднее с досадой говорил: «Они меня в бонапартизме обвиняют. Да я, если б хотел… Ко мне Фурцева [в июне 1957 года] прибегала, уговаривала: «Георгий Константинович, возьмите власть, а то ведь Молотов с Кагановичем…». Но мне это ни к чему»

На Владимира Ильича этот разговор с Троцким произвёл сильное впечатление: ведь офицеры ещё недавно были злейшими противниками большевиков. А теперь служили в Красной Армии… В 1919 году Ленин много раз возвращался к мысли: новый мир надо уметь строить из кирпичей, оставшихся от старого мира.

«Старые социалисты-утописты воображали… что они сначала воспитают хорошеньких, чистеньких, прекрасно обученных людей… Мы всегда смеялись и говорили, что это кукольная игра, что это забава кисейных барышень от социализма, но не серьёзная политика». «Некоторые из наших товарищей возмущаются тем, что во главе Красной Армии стоят царские слуги и старое офицерство». «Что же, мы разве выкинем их? Сотни тысяч не выкинешь! А если бы мы и выкинули, то себя подрезали бы». «Когда без них мы пробовали создать… Красную Армию, то получилась партизанщина, разброд, получилось то, что мы имели 10-12 миллионов штыков, но ни одной дивизии; ни одной годной к войне дивизии не было, и мы неспособны были миллионами штыков бороться с ничтожной регулярной армией белых». «Старых людей мы ставим в новые условия… Только так и можно строить». «Другого материала у нас нет… У нас нет других кирпичей, нам строить не из чего… Когда мне недавно тов. Троцкий сообщил, что у нас в военном ведомстве число офицеров составляет несколько десятков тысяч, тогда я получил конкретное представление, в чём заключается секрет использования нашего врага… Других кирпичей нам не дано!».
О сходных словах Ленина свидетельствовал и А. М. Горький в первой редакции очерка «В. И. Ленин»:
«Врут много, и кажется, особенно много обо мне и Троцком.

Ударив рукой по столу, он сказал:
— А вот показали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию да еще завоевать уважение военных специалистов. У нас такой человек есть. У нас — всё есть! И — чудеса будут!».

В то же время, вспоминая историю французской революции, большевики иногда с тревогой задумывались: а не найдётся ли среди молодых командиров будущего Бонапарта, могильщика революции? Ленин замечал, что «9/10 военспецов способны на измену при каждом случае». Вскоре после Октября Ленин и Троцкий, например, разговорились об одном бывшем поручике царской армии по фамилии Благонравов, ставшем большевиком. Он участвовал в Октябрьском восстании. Офицер-большевик — это была большая редкость для 1917 года!

«Из такого поручика, — заметил Троцкий, — ещё Наполеон выйдет. И фамилия у него подходящая: Благо-нравов, почти Бона-парте». «Ленин, — вспоминал Троцкий, — сперва посмеялся неожиданному для него сопоставлению, потом призадумался и, выдавив скулы наружу, сказал серьёзно, почти угрожающе: «Ну, с Бонапартами-то мы справимся, а?» «Как бог даст», — ответил я полушутя».

Благонравов, подобно многим другим офицерским «звёздам» на горизонте революции, вскоре бесславно «погас». Но сама угроза «Бонапартов» из числа старого офицерства или молодых командиров РККА никуда не исчезла.

С этой точки зрения очень интересно и характерно свидетельство того же Троцкого о несостоявшемся перевороте, который он сам, как «вождь Красной Армии», мог бы возглавить около 1924 года. «В годы гражданской войны Красная армия поглотила десятки тысяч бывших царских офицеров… Эти офицерские и чиновничьи кадры выполняли в первые годы свою работу под непосредственным давлением и надзором передовых рабочих. В огне жестокой борьбы не могло быть и речи о привилегированном положении офицерства: самое это слово исчезло из словаря. Но после одержанных побед и перехода на мирное положение как раз военный аппарат стремился стать наиболее влиятельной и привилегированной частью всего бюрократического аппарата. Опереться на офицерство для захвата власти мог бы только тот, кто готов был идти навстречу кастовым вожделениям офицерства, то есть обеспечить ему высокое положение, ввести чины, ордена, словом, сразу и одним ударом сделать то, что сталинская бюрократия постепенно делала в течение последующих 10-12 лет. Нет никакого сомнения, что произвести военный переворот против фракции Зиновьева, Каменева, Сталина и проч., не составляло бы в те дни никакого труда и даже не стоило бы пролития крови; но результатом такого переворота явился бы ускоренный темп той самой бюрократизации и бонапартизма, против которых левая оппозиция выступила на борьбу». (Выделение моё).

Иначе говоря, Троцкий отдавал себе отчёт, что, возьми он власть в 1924 году с опорой на командный состав РККА, он сам бы с абсолютной неизбежностью превратился в того Бонапарта, в котором видел угрозу революции.

Однако по итогам настоящий, развёрнутый военный бонапартизм в СССР так и не состоялся. Во главе СССР всегда стояли гражданские люди, даже если они получали военные звания генералов и маршалов. В реальности имело место несколько случаев, когда классический бонапартизм был, что называется, «на подходе», у порога. Ближе всего к этому страна подошла около 1930 года и в 1957 году, когда был шанс, что СССР возглавят прославленные полководцы или маршалы. В первом случае это был бы Василий Блюхер, во втором — Георгий Жуков. Но оба раза «18 брюмера» не было по ряду причин, субъективных и объективных, доведено до конца…

В общем, можно сказать, что в этом смысле вплоть до самой «перестройки» 80-х годов в СССР тянулся термидор — не без вкраплений, и даже весьма существенных, бонапартизма, но без полного перехода к нему. Впрочем, об этом, вероятно, ещё будет случай поговорить далее…

Плакат 1991 года: Б. Н. Ельцин в образе Георгия Победоносца поражает змия — ГКЧП. По иронии истории, роль «Бонапарта», а скорее, даже «генерала Монка» русской революции выполнил вполне штатский человек, Борис Николаевич Ельцин

P. S. Обращает на себя внимание красивая симметрия образов двух диаметрально противоположных эпох — «пролетарского якобинства» (Троцкого в образе Георгия-Победоносца) и Реставрации (Ельцин в том же образе). Вот только то, что лежало под копытами, пронзённое копьём, и восседало на коне, на двух картинках поменялось местами…

А это, между прочим, для сравнения — классический образ бонапартизма, «Бонапарт на перевале Сен-Бернар» Жака-Луи Давида (1801):