Радоваться или плакать?

фото отсюда

Я уже точно не помню… Это, кажется, была весна 2015 года. Там еще были остатки каких-то надежд и в воздухе что-то такое витало. Я сидел на нашей Набережной, а на речном вокзале включили советские песни…С неба лился солнечный свет, а до меня доносилось:

Мы – красные кавалеристы,

И про нас

Былинники речистые

Ведут рассказ…

А затем:

Белая армия, чёрный барон

Снова готовят нам царский трон,

Но от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней.

Никакие слова не способны сделать то, что делает музыка. Это как пробуждение ото сна… Моя советская Родина воскресла в моем сознании. И вроде бы весна, как была когда-то, и вроде бы музыка, как была когда-то…

Но тем больнее осознание утраты. Это такая страшная тоска, что о ней не хочется говорить, украшать ее различными словами…

Моей Родины больше нет.

И самое постылое в том, что ходишь по своему городу, где остались все те же дома, улицы, скверы, где когда-то провел детство и юность, но ходишь со странным чувством, что все это мертво и чуждо. Эта внешность, видимость, как труп, который покинула душа.

Над зданием обладминистрации развивается триколор. Если я попытаюсь изложить всю свою гамму чувств, что испытываю к триколору и ко всей прочей современной атрибутике, то меня можно будет привлекать по статье за оскорбление государственной символики. Мы, конечно, достаточно не просто относились к власти в СССР. Иногда ее поругивали, иногда над ней посмеивались. Но все же это были свои. И я не испытывал ничего подобного тому, что испытываю глядя на нынешних чиновников. Это принципиально иное, совсем другая степень отчуждения. Я знаю, что меня от  них отделяет такая бездонная пропасть, которую не закопают никакие пропагандистские экскаваторы: нельзя наполнить бездну.

Но есть еще одна грань отчуждения, наиболее тяжелая – утрата сопричастности к народу. Ощущение принадлежности к такой общности как народ за годы реформ полностью утрачено. Потому, что по факту исчезла сама общность, ее не стало. Ходишь по городу, трешься в текучей, анонимной массе, но это не народ, это атомы. Народ остался в виде красивого словечка, который используют по потребности.

Недавно горел Собор Парижской Богоматери. Я помню, как будучи студентом был поражен, когда в учебнике по истории архитектуры увидел даты его строительства – 1163-1345 гг! Этот собор строился почти два века! При том, что средняя продолжительность человека в те времена была чуть больше 30 лет. Представляете — сколько поколений вложилось в это общее дело? И тот, кто положил первый камень, скорее всего знал, что он никогда не увидит эту постройку законченной. Вот, что такое общность, в данном случае – религиозная.

А теперь пусть каждый подумает – где в его жизни есть то, что образно можно назвать кирпичиком в общенациональное дело? Этого же нет. Есть только частные жизни разобщенных людей.

Русские люди очень любят порой обсуждать евреев.

Но я сейчас  увидел нечто другое. Евреи сохранились в рассеянии только потому, что столетиями грезили о грядущем Сионе. Они не предавали свою мечту, они ей жили. Это была такая большая песня, которая звучала внутри еврея. А какая большая песня звучит в наших, русских душах? Которой бы мы оказались подобным же образом верны целые столетия? Что там сейчас играет в наших душах?

У Мартина Бубера есть одна книжка. Я ее листал однажды и мне на одной странице попалось поразительное высказывание какого-то раввина примерно такого содержания: «Всякая молитва, произнесенная не за весь народ Израилев, не есть подлинная молитва». Но мы даже в своих молитва обособлены, каждый спасает сам себя. Может быть в этом причина, что еврейский народ есть, а русского вроде бы как уже и нет. И каждый в этой своей обособленности не может принять всю меру общенациональной трагедии. Она не вмещается…

В параде 9 мая, который устраивает нынешняя власть, есть что-то … надругательское. Власть, которая уничтожила страну, которая сделала все, чтобы лишить ту Победу всяческого наполнения и смысла, фактически устраивает большое пародийное шоу. Родину-мать убили, сделали из нее чучело и вот глумливая ватага таскает ее по площадям для представлений. И пипл хавает, лишь бы не думать ни о чем, не видеть – что случилось…

Стена Плача.