Труд, власть и город — или о том, что же лежит в основе современного градостроения

Фото отсюда

На самом деле вопрос о том, что определяло развитие городов в течение всей человеческой истории – и что будет определять его в недалеком будущем – намного выходит за пределы урбанистики как таковой. Поскольку оно затрагивает практически все области человеческой жизни, и в устройстве городской среды имеет лишь одно из проявлений. Речь идет о явлении, которое можно назвать «возвращение труда», и которое выступает важнейшим процессом в человеческой истории – процессом, который меняет нормы не столетий даже, а тысячелетий.

Дело в том, что с установлением классового общества труд – по сути своей – оказался вытесненным из центра общественного сознания глубоко на периферию. А порой – и за ее пределы, приведя к странным на первый взгляд, результатам. Вроде идей о неблагородстве и «подлости» труда. Согласно которым благородный человек работать не должен ни при каких условиях, а неблагородный – должен этой возможности всячески избегать. (Причем, еще лет триста назад этот принцип соблюдался крайне строго – в том смысле, что работать представителю «высших сословий» было намного менее приличным, нежели нищенствовать.)

Именно поэтому многочисленные проекты «городов будущего» — которые начали возникать еще во времена Античности – как правило, не включали в себя не только места для трудовой деятельности, но и банальные коммунальные системы. (Скажем, канализацию – которая известна была еще с 3 тысячелетия до н.з. или водопровод, известный с того же времени.) Поскольку все это рассматривалось как «низкое», как недостойное занятие для думающих людей. Вот разнообразные храмы, места общественных собраний, просто красивые здания, улицы для гуляния, мосты и дороги, сады и скверы – то есть, то, что соприкасается с жизнью «благородных сословия» — проектировалось с достаточной тщательностью. А канализация – что канализация? Слуги для того, чтобы вынести «ночную вазу» и убрать нечистоты с заднего двора всегда найдутся.

Кстати, забавно – но данная «традиция» поразительным образом сохранилась и в современной «урбанистике». В том смысле, что и какой-нибудь Варламов, и его «властные антагонисты», говоря об «благоустройстве городов», имеют в виду то же самое, что имел в свое время Александр Македонский в IV веке до н.э. А именно: красивые – то есть, богато отделанные – дома, «общественные пространства» в виде разного рода набережных и прогулочных зон, всевозможные украшения-памятники (разница только в том, что «официалы» подразумевают под ними «церетелевщину», а «варламовы» — постмодернистскую дичь), опять-таки культовые сооружения (разных культов, понятное дело), мощеные плиткой улицы и т.д. Про канализационные трубы или электрические кабели тут, как правило, не вспоминают. (Не только власти, но и «оппозиция».)

Равно, как не вспоминают про заводы и иные места работы граждан – включая, как не странно, офисы. (Точнее, последние иногда «всплывают» — но крайне редко, гораздо реже, нежели пресловутые «общественные пространства».) Поскольку – как уже было сказано – работа это не удел «мыслителей», коих само соприкосновение с трудом приводит в ужас. Не только потому, что тяжело, грязно, монотонно – но, прежде всего, потому, что это низко и неприлично, как отправление «естественных надобностей». (И поэтому для благородного человека при отсутствии источников к существованию более естественным будет попрошайничать, мошенничать, а в крайнем случае просто окончить жизнь самоубийством – но не работать.)

Разумеется, сейчас так прямо не говорят: все же более ста лет после Великой Пролетарской Революции прошло, а если считать со времен буржуазных революций – выступавших предтечей Великой Революции – то еще больше. (Первые атаки на «неприличность труда» начались еще в позапрошлом столетии с пресловутой «трудовой этики протестантизма, но даже в Викторианской Британии данное представление цвело и пахло.) Тем не менее, даже сейчас указанная мысль продолжает господствовать в общественном сознании – несмотря на свою неявность. Проявляясь, например, в том, что работа выглядит в глазах и властей, и народа как «украденное время», как период, который надо пережить для того, чтобы потом зажить настоящей жизнью – скажем, во время отпуска или во время воскресного отдыха. Именно отсюда и «вытекает» та самая «политика похорошеллы» — с ее выложенными плиткой тротуарами, важностью лавочек в парке и любовью к городским праздникам.

Поскольку именно праздник в указанных рамках и есть «настоящая жизнь». (Тут интересны были бы отсылки к самой «философии праздника» в традиционных – сиречь, классовых – структурах, но в данном случае это будет уже излишним.) Поскольку можно только сказать про то, что указанное положение особенно усилилось в последние десятилетия, когда разрушение СССР и начало сворачивания социалистических элементов в т.н. «развитом мире» привело к возвращению многих архаичных концепций. В градостроении это привело к появлению т.н. «концепции нестабильного рабочего места», которое может многократно меняться в течение не то, чтобы жизни работника – а одного рабочего года. А значит – в городе (и не в городе) не может быть никаких стабильных транспортных путей, которые можно сокращать и оптимизировать, никаких постоянных мест жительств, к которым можно «привязать» социальные службы.

Скорее наоборот – тут не службы «подстраиваются» под человека, а человек под «службы». То есть, это он лично должен перемещаться в те места, которые ему нужны. (От мест работы до магазинов, которые вырождаются в огромные «супермоллы».) Кстати, к производителям это так же относится: они теперь находятся в постоянно «кипящем» состоянии, открываясь и закрываясь, а значит, никаких постоянных подъездных путей (железнодорожных), никакой оптимизированной транспортной системы – главное тут универсальность и масштабируемость. Исходя из этого нетрудно догадаться, что основным видом транспорта в подобных условиях становится автомобильный – со всеми вытекающими последствиями.

А именно: значительными затратами на перевозку единицы продукции (по сравнению с теми же железными дорогами), огромными территориями, выделяемыми на подъездные пути (особенно в городской среде), значительными экологическими последствиями. Причем, никакая «замена на электротранспорт» — которую любят сейчас пропагандировать разного рода «экоактивисты» — тут не помогает. Поскольку, во-первых, количество необходимой работы (в смысле – силы, умноженной на расстояние) электрификация не уменьшает, а значит, топливо все равно придется сжигать. А во-вторых, вопрос с затратами на строительство путей и развязок, а также затрат человеческого труда на обслуживание этой системы все равно остается. Поэтому все попытки «обуздать транспортного монстра» оказываются бесплодными – он только растет.

То есть, можно еще раз сказать, что – несмотря на все попытки представиться современным – нынешний мегаполис несет в себе колоссальную архаику. Состоящую в том, что строится он по принципам «отрицания труда» — включая и отрицание важности связки рабочего места с местом проживания, и отрицания идеи постоянной «коммуникационной организации» производственных комплексов. (В пользу разного рода «технопарков» и прочих мест «кипящей организованности. Которые – опять-таки – требуют огромных транспортных затрат.) Вместо этого в центр всей городской жизни ставится власть: не важно, государственная – если речь идет о столицах – или финансовая. То есть, не физическое производство, а некая эфемерная, виртуальная деятельность – которая, впрочем, в конечном итоге сводится к перераспределению создаваемого в обществе продукта от одних людей к другим. Проще сказать, «классическое классовое государство» всегда работает по принципу: отнять и поделить. Между «своими» — аристократами, богачами.

Тогда, как в случае «возвращения труда» главным принципом организации общества становится концепция «изменить мир». То есть, вместо отнятия благ у окружающих «человек труда» старается изымать их у Природы. (Путем радикального переустройства последней.) И значит, вместо прежнего стремления к концентрации людей – ну, в самом деле, если людей много, то и изымать у них проще – он выбирает противоположную модель расселения. Такую, которая позволяет охватить большее количество природных ресурсов. Собственно, именно так жило человечество в догосударственный период – небольшими поселениями, часто перемещающимися через некоторое время. И только там, где ресурсов было много – скажем, в «Плодородном полумесяце» — возникали относительно большие постоянные города.

Правда, тут сразу же стоит сказать, что – в отличие от прошлого – ожидать появление «неокочевников» не стоит. Поскольку современные технологии позволяют «подогнать природу под человека» вместо прошлого «подгоняния человека к природе». Но об этом будет сказано уже отдельно. Равно, как будет сказано отдельно о том, как же будут выглядеть эти самые «новые производственные города», которые придут на смену «современным мегаполисам».