ДЕНЬ ПРОЛЕТАРСКОГО ГНЕВА

2 июня 1962-го года произошло одно из самых трагических событий советской истории – расстрел в Новочеркасске рабочих, вышедших протестовать против повышения цен на продовольствие, сопровождавшегося снижением покупательной способности. Для меня, жителя соседнего с Новочеркасском Ростова, это не просто отметка в календаре, пусть и ярко-чёрная. С этой отметкой меня связывают сотни личных нитей. Нет, никого из моих родных и близких там не было. Но на некоторых из этих родных и близких одно только известие о расстреле произвело воистину неизгладимое впечатление на всю жизнь.

Да, это страшная трагедия. Вовсе не тот случай, справедливости ради, когда надо говорить о стопроцентной вине одних и стопроцентном же невинном мученичестве других. Протестующие на Новочеркасском электровозостроительном заводе с самого начала, ещё 1 июня, взяли высокую агрессивную ноту, громили заводские управленческие помещения, избивая начальство. Вскоре беспорядки вылились в город, и люди останавливали проходящие поезда и били в них стекла, врывались в советские и партийные органы, рушили всё что попадалось под руку и били, едва не убивали всех – чиновников, милиционеров, просто оказавшихся не в то время не в том месте. В бушующей толпе было множество провокаторов и опьянённых в самом буквальном смысле людей.

Но было и множество мирных и столь же мирно протестующих людей. Они, знавшие про «кровавое воскресенье» 1905-го только из учебников истории, шли высказать свои требования под красными знамёнами и портретами Ленина, а в итоге стали жертвами «кровавой субботы». Отделить провокаторов и откровенных буянов, опьянённых и водкой, и эффектом толпы, почувствовавших запах крови, от мирных протестующих – или хотя не пытаться отделить, но и не доводить до крайних мер противодействия…Сложная задача? Очень. Справилось ли с ней гражданское руководство города (и не только города – в Новочеркасск ведь срочно прибыла из Москвы представительная делегация с Анастасом Микояном и Александром Шелепиным, но, испугавшись стремительной эскалации конфликта, умыла руки)? Ответ известен.

Кто-то, вспомнив неподавленный киевский майдан, такой же неподавленный московский майдан августа-1991 и, напротив, подавленный китайский майдан на площади Тяньаньмэнь, скажет, что не надо ничего отделять, а напротив, необходимо давить, и как можно жёстче, на самой ранней стадии. Вообще это очень удобная и легко доводимая до абсурда схема – любой протест впихивать в майданную объяснительную схему. Известный российский политтехнолог Олег Матвейчев так буквально и говорит – что любой протест против любой власти преступен, и надо наматывать его на гусеницы. Но новочеркасский протест происходил не в столице, был порождён объективными социально-экономическими проблемами (да, и на киевский майдан люди поначалу вышли из-за объективных проблем и под справедливыми лозунгами) и не имел и тени иностранного вмешательства. Это давало возможность его нейтрализации если и не только одной дипломатией, то хотя бы с умеренной дозой жесткости. До конца эти возможности использованы не были.

И всё-таки проглядывали в той трагедии черты, делающие её немного оптимистической. Например, сам факт отстаивания своих прав, пусть и быстро принявшего стихийные формы со всеми характерными для них чертами. Как ни крути, но пролетариат показывал, что он и вправду, а не только на страницах агитационных материалов класс-гегемон. Вообще в те годы протесты, особенно в провинции, сохранявшей ещё многое от традиционного общества, были нередки. Так, годом ранее в Краснодаре толпа устроила настоящий бунт городского масштаба, пытаясь отбить от военного патруля солдата, задержанного за попытку продать униформу. Во время беспорядков погиб парень-десятиклассник, но благодаря эффективной работе одетых в штатское сотрудников КГБ дальнейшего кровопролития удалось избежать. А ещё раньше, в 1958-м, самого товарища Никиту Сергеевича (не Михалкова) освистали во время визита в Самару (тогда Куйбышев).

Можно предположить, что эти бунташества и это народное чувство собственного достоинства поспособствовали переподписанию договора народа с властью после отставки Хрущёва и последующей социальной стабильности брежневской эпохи. Можно ли представить такой договор сейчас, при более бархатной власти, но и одновременно вдрызг атомизированном обществе? Впрочем, 2020-й год уже кое-что начал менять в народном сознании, и некоторые моменты, например, владикавказские протесты, внушают крайне робкий пока оптимизм.

Был в новочеркасской трагической картине и ещё один мазок, не делающий её светлой, но вносящий дополнительные краски. Я не склонен называть палачом тогдашнего командующего Северо-Кавказским военным округом генерала Плиева, славного героя Великой Отечественной, уже после Новочеркасска командовавшего группой советских войск на Кубе во время Карибского кризиса. Его войска участвовали в подавлении волнений, но это не перечёркивает всего остального в биографии заслуженного военачальника. Хотя и не делает героя войны героем мира. Но я прекрасно понимаю тех, для кого в июньской драме есть свой генерал-герой. Генерал-лейтенант танковых войск Матвей Шапошников, отказавшийся применять против демонстрантов танки и спасший тем самым тысячи жизней. Он затем ещё и пытался донести информацию о случившемся до советской общественности, после чего положил на стол партбилет. Суровее его, не меньше Плиева покрывшего себя славой в годы войны – на параде Победы в июне 1945-го Матвей Кузьмич возглавлял сводный батальон танкистов 3-го Украинского фронта – не наказали. «Дуэт» двух генералов, пошедшего в своём понимании присяги до конца Плиева и спасшего людей Шапошникова, будто отражение всей величественной трагичности нашей истории, не только советского периода.

И вот еще какая-то ли мысль, то ли наблюдение. О новочеркасских событиях чисто с точки зрения фактологии все знают, но они очень мало отрефлексированы, пропущены через себя. Хотя вроде бы любителей посмаковать чёрные страницы советской истории хватает, а это одна из них, пусть и с упомянутыми мною нюансами. Ещё в 80-х, когда информация от Новочеркасске-62 всплыла, ибо тогда не могла не всплыть, о нём, конечно, писали, его обсуждали… Но как-то отстранённо и не слишком много, меньше, чем, например, о «карательной» психиатрии брежневских времен.

Думаю, и уже как-то мимоходом писал об этом, дело в следующем. Монополистом на историческую ревизию и вынесение исторических вердиктов была тогда либеральная пресса, коллективно-собирательный коротичевский «Огонёк», и до сих пор остаётся, лишь видоизменившись персонально и по названиям информационных площадок. А для него Хрущёв – эдакий тестовая версия Горбачёва, лишний раз не ругнешь.

К тому же реальную ценность из всех пострадавших от СофьиВласьевны для коллективного «Огонька» имели и имеют лишь разнообразные предки самих либеральных журналистов в пыльных шлемах. Есть, например, такие либеральные журналисты братья Дзядко, дети либеральной журналистки Зои Световой и правнуки Гирш Сроль-Шмуйловича Фридлянда – левого сиониста из партии «Поалей Цион», члена ЦИК Литовско-Белорусской ССР, а затем большевика и видного красного историка, расстрелянного по обвинению в троцкизме.

Можно было ещё повздыхать о жертвах коллективизации и раскулачивания – крестьянство это ведь что-то далёкое и отвлечённое, способное ввиду этой отвлечённости вызывать лёгкое буколическое умиление. Как в рассказе Аверченко «Разговор в школе», где добрая сентиментальная девочка хотела встретиться с бизоном, чтобы взять его, «бизончика», и расцеловать в мохнатую мордочку. Правда, для самих отцов-дедов-прадедов крестьяне часто были не «бизончиками», а именно бизонами, если вообще не трёхголовыми огнедышащими драконами, и линия поведения по отношению к ним долгое время была соответствующей. Но внукам-правнукам можно и посентиментальничать.

А рабочие – с ними, увы, приходилось в городской среде время от времени пересекаться, и никакого сочувствия у рафинированного интеллигента во втором-третьем поколении они вызвать не могли. И если в середине 80-х это была просто тихая неприязнь, то в конце 80-х Гайдар и Чубайс келейно начали планировать стрелять их из пулемётов, в начале 90-х Д.Драгунский (сын замечательного советского писателя и тот Дениска из его рассказов) озвучил это намерение уже публично в известной статье в журнале «Век ХХ и мир»*, а в октябре 1993-го сладкое желание немного «пожечь быдловату» было воплощено на практике.

Да и теперь псевдолибералы и их попутчики во власти и вроде как оппозиции, тесно переплетённые меж собой и неотрывные друг от друга, жаждут при случае намотать рабочих на гусеницы танковой армии и устами графа Греф-Германского, маркиза Крымненашского ужасаются, как можно даже мысль озвучивать о допуске народа к управлению государством.

Так что, когда властные или оппозиционные властители дум тяжело вздыхают о жертвах советской власти, не нужно обольщаться – оптика для рассмотрения и оценки этих жертв у них настроена в режиме «дедушка братьев Дзядко и ещё много народу мёртвых».

Вот, пожалуй, главное, что приходит в голову относительно Новочеркасска.

Примечание:

– Либеральный публицист Денис Драгунский писал в статье «Имперская судьба России: финал или пауза?», опубликованной в первом номер журнала «Век ХХ и мир» за 1992 год, буквально следующее:

«Армия в эпоху реформ должна сменить свои ценностные ориентации. До сих пор в ней силен дух РККА, рабоче-крестьянской армии, защитницы сирых и обездоленных от эксплуататоров, толстосумов и прочих международных и внутренних буржуинов… Армия в эпоху реформы должна обеспечивать порядок. Что означает реально охранять границы первых оазисов рыночной экономики. Грубо говоря, защищать предпринимателей от бунтующих люмпенов. Ещё грубее – защищать богатых от бедных, а не наоборот, как у нас принято уже семьдесят четыре года. Грубо? Жестоко? А что поделаешь…»

С 1990 года главным редактором журнала «Век ХХ и мир» работал Глеб Павловский.