Под страхом крупной формы

Пропускаю праздничную битву «при оливье» или сражение «у Лукашина» — просто мне неинтересно, класть ли в салат морковь (не кладу принципиально) или считать ли случайную встречу учительницы словесности и хирурга на улице Строителей чем-то более существенным, нежели собственно встреча. Оно конечно, когда монетизируешься, то вынь да положь хоть один пост в день — к счастью, меня это колесо сансары не волнует.

Но как назло, лезут в предложку посты типа «Долой «Тихий Дон» из школьной программы!» или «Доколе будут детей гнобить «Войной и миром»!» Короче говоря, своего ничего за 30 лет не «зародилось в нашей, мол, квартире» — паразитируем на классике, которую гордо именуем «нафталином». Круто, да?

И тут подумалось мне, на фоне питательных майонезных праздников — а не полезно ли вместо закусочек, салатиков и прочей кулинарной развлекухи вкусить чего-нибудь эдакого посконного, сермяжного и вечного вроде супчика или кашки? На закусочках-то долго не протянешь. Собственно, это и есть ответ на вопрос: кого и куда долой

Как писал Ч. Айтматов (за дословность не ручаюсь): желудок умнее мозга, потому что он умеет тошнить, а мозг может принимать любые отходы. К чему я это? Многие блогеры, и преподаватели, и родители пишут, что, мол, задавили детей русской классикой. Дети ведь якобы ничего не понимают, что там за бразды и зачем их взрывать, а равно убивать старушек топором, а катеринам с обрыва в Волгу сигать. Давайте детям понятное, современное, «это нам не тили-тили» и тому подобное. А кто им должен объяснить непонятное? Рептилоиды с планеты Нибиру или мы? Дебетовая карта на всех федканалах тоже непонятное — однако многие взрослые люди увлекаются и не ждут, что прилетит волшебник в голубом вертолёте и всё объяснит, прям ломятся за ней не думая и всё тут. Почему первый бал Наташи Ростовой — простое, человеческое, девичье волнение для нормального человека намного загадочнее чем присутствие РФ в Сирии — мне кто-нибудь объяснит? Допустим, вы на балах не бывали, судить не можете, а в Сирии или вообще на фронте были?

Не вдаваясь в проблему современной упадочной российской системы образования — хай ей греф, всё-таки вернёмся к афоризму Айтматова, которого я не особо праздную, но тут он в десяточку попал. Вы детей всегда кормите тем, что им нравится (а нравится им всякая новомодная фигня) или чем-то существенным и питательным, хотя они и брыкаются? А когда брыкаются, пытаетесь украсить не весьма приглядную, но полезную для растущего организма пищу телесную привлекательными аксессуарами и приятными бонусами?

Так что же вы, поведенные на ЗОЖе в смысле организма, в мозг детям пытаетесь зарядить какой-то литературный фастфуд типа пиццы, чипсов, сухариков, орешков и шоколадных батончиков? Мозг — он ведь тошнить не умеет, а потом удивляетесь популярности тик-токеров и клиповому мышлению.

Считайте Льва Толстого супчиком, Фёдора Достоевского кашкой, Антона Чехова обязательным завтраком, Александра Пушкина лёгкой специей, а Николая Гоголя сытным и здоровым обедом — и всё будет хорошо. Да, не прёт дитятку манная кашка, а что делать? Во сколько лет ребёнку можно подать на интеллектуальную трапезу русскую классику, а не кока-колу? Когда дитятко перестанет из интеллектуальной колбасы выковыривать сало и созреет для холодца, борща и горького шоколада? Это какой возраст? Кто его определяет и как? Опять-таки, пищевые и интеллектуальные предпочтения не идут голова к голове. Лично мне обязательная литературная программа зашла в дошкольные и младшешкольные годы, при том, что я далеко не гений, а вполне средний интеллект, но классика не изменилась, просто по мере взросления и перечитывания она только набирала силу, мощь, ранее неведомые нотки и долгое послевкусие.

Я знаю людей за 40-50, которые как последние инфантилы сидят на новостной ленте, а какой-нибудь Куприн, который явно не самый «трудноусваиваемый» автор — ужас-ужас, нечто вроде манной каши с комочками, отвратительно: умно, тяжело, грустно и вообще устарел. Хотя если им кинуть ссылку на «Яму», прям с головой погрузятся в проблемы русской женщины с пониженной социальной ответственностью — они же Куприна не читали, просто слышали, что если «классика», значит «тягомотина». А вот про проституток — да, таки читанут. Кстати, для любителей и Чехов этой «горячей» темкой озаботился — в рассказе «Припадок». Но нынешним читателям не понравится — вкусных подробностей минимум, а социальная подоплёка как та каша с комочками, прямо в мозг лезет, неприятно и вообще — зачем?

Зачем насиловать нежный и девственный мозг всякими «Преступлениями и наказаниями», «Мёртвыми душами» и прочей тяжёлой пищей («Молодую гвардию» из школьной программы выбросили, и хорошо, а иначе как же нынешним российским школьникам жить с мыслью, что их ровесники в Краснодоне с гитлеровскими оккупантами боролись, и уже в отроческие годы понимали, что есть дружба, товарищество, верность до смерти, а не покаянные блеяния Коли Уренгойского. Это вам не блохеры с тик-токерами — тут уже неудобоваримо будет). К слову, «Молодая гвардия» в Краснодоне — это ЛНР, непризнанная Российской Федерацией русская донбасская республика, восемь лет борющаяся с возродившимся неонацизом. Как детям втолковать, что патриотизм и память предков сами по себе, а наследники, потомки реальной «Молодой гвардии» не желательны, не признаны в РФ по прихоти правящей клики? Ну и правильно, ну и нечего усугублять.

А может, уже утрачено высокое искусство приготовить для восприятия классику так, чтобы она стала удобоварима, потому что сами её не усвоили и отрыгнули?

Ещё понравился аргумент: «Кто назначил классиков классиками?» Допустим я, а в чём суть претензии? Зачем вообще их читать, вдумываться и переживать из-за каких-то Му-Му, Коробочки, княжны Мэри, несчастного Левши, который пытался правду до царя донести, или — чем нечистый не шутит — самих господ Головлёвых — пожалуй, самого сильного и безнадёжного произведения от самого беспощадного русского писателя Салтыкова-Щедрина? Как говорил У. Оден: «Некоторые книги незаслуженно забываются, но нет ни одной, которую бы незаслуженно помнили».

И к слову о Куприне, который тяжёл для восприятия: он ведь был настоящий, талантливый писатель, труженик и приготовитель неудобного кушанья для мозгов, не то что нынешние недоблогеры, которые на ходу переобуваются из вирусологов в эксперты по Казахстану, и вот что он писал о дореволюционном Донбассе из первейших рук:

«Двое суток работы пожирают целого человека. Черт возьми! Вы помните из Библии, что какие-то там ассирияне или моавитяне приносили своим богам человеческие жертвы? Но ведь эти медные господа, Молох и Дагон, покраснели бы от стыда и от обиды перед теми цифрами, что я сейчас привел…»

Это он ещё не видел хитроплановых путинских «минских соглашений» и не подсчитал, во что обходятся эти кровавые договорённости на русских могилах. Восемь лет гибридной, но вполне смертоносной войны, ощущения от которой описал (правда, по другому поводу) А. Грин: «Жуток был не столько момент испуга, сколько боязнь пугаться все время, быть тоскливо настороже».

Разве стал пустым местом, за исключением добровольцев, волонтёров и просто сочувствующих, больше не знающих чем помочь, по зову души поспешивших на выручку братьям, а ныне за это судимым по всем городам и весям, неудобоваримый по нынешним временам крик души Гоголя: «Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… — сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: — Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, — так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!»

Это и есть та неудобоваримая классика, которую изгоняют любители поверхностного, потребительского, легковесного подхода к жизни. Как сказал не к ночи помянутый экс-министр Фурсенко: «Недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других».

Он-то экс, а задача осталась. Только и вопрос тоже остался: что будут пользовать потребители, кого и что защищать, если производителей, творцов и пламенных энтузиастов окончательно выморят?

А может, подождём, пока у «последнего подлюки» проснётся «крупица русского чувства, когда он муками будет готов искупить позорное дело»? Или же нам раньше придётся «умирать, — так никому ж из них не доведется так умирать!», что тоже вариант, когда всё потеряно, кроме чести.

Любовь Донецкая, Союз Народной Журналистики, команда поддержки Программы Сулакшина