ОТЧАЯНЬЕ И УНЫНИЕ

Тут забавный материал попался на ЖЖ: достаточно известный блогер Буркина Фасо комментируя данные ВЦИОМ о поддержке «Единой России» (по данным вциомовцев «партию власти» поддерживает где-то 34%) восклицает: «Да, что с нашим народом!» А тут вопрос такой – чем ВЦИОМ отличается от Центризбиркома или от Росстата? Что это все такое? Весь этот, так сказать, пакет учреждений, создающих российскую Матрицу?

КПРФ полна надежды устроить реванш на ближайших выборах. Причем мы тут все в состоянии шока после последних выборов и того, что после них случилось. Но окончательно увидев, что такое по сути наша власть, многие еще не до конца протрезвев, все же пытаются с ней еще раз сыграть в наперстки. Двадцать или сто раз надували, но вот в этот же раз получится! Вдруг! И дальше объяснения: потому что и т.д. и т.п. Десять раз человек хватается за оголенный провод, его шандарахает, он приходит в себя и думает: «Ничесе! Вот это да! А что если я еще раз схвачусь – неужели опять ударит?» «А что спрашивать – попробуй!» Бабах! «Почему это случается именно со мной?»…

…В комментариях к одному из моих материалов читатель написал, что уныние – грех. В статье говорилось, что хорошо отчаяться. И я чувствую, что подчас не хватает слов, чтобы выразить мысль и возможно я истолкую что-то неверно. Но есть такое выражение «отчаянная смелость» или «отчаянная храбрость». Почему же отчанье ведет не к пассивности, а к некой храбрости, которая не знает предела? Что это такое? Можно поправиться и сказать, что не всякое отчаянье, но я как раз хочу указать на то отчаянье, которое не ведет к крушению, а к некому безграничному действию. Что это такое?

Человек живет постоянно за что-то цепляясь, его ограничивают сотни обязанностей, привязанностей. Человек словно запутан в паутину. Но вот является отчаянье, и если оно полное – оно испепеляет все без остатка. Не остается ничего. И тогда, что может быть обнаружено? Нерушимое вечное ядро, то самое зерно Духа. В этом предельном отчаянье уходит все временное, тленное, второстепенное и обнаруживается главное, обретается подлинная свобода. Что-то умирает чтобы родился новый, бессмертный и бескомпромиссный человек, с новыми ценностями. Помните? «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей».

А вот, что такое уныние? Человек вцепился всеми силами в мир сей, в его преходящие прелести, в сокровища на земли, «идеже червь и тля тлит, и идеже татие подкапывают» и не может их отпустить. И вот является пламень разрушения, который обнаруживает преходящую природу и этих сокровищ, и самой жизни. Но вцепившийся человек настолько ими поглощен, что, с одной стороны, испытывает смертную тоску, а, с другой, никак не может от всего этого отцепится. И поэтому в нем ничего не рождается, ничего не обнаруживается, кроме тлена. Это и есть уныние, которое конечно же есть грех.

Человек сидит в ресторане на «Титанике» и видит, что вот она – холодная водица, которая все ближе и ближе, и уже скоро придется в ней искупаться. Но он не может оторваться от бокала пива (пивко хорошее!), а по телеку футбольный матч. И все эти радости отравляет горечь близкой гибели, и пиво уже не идет, и на футбол тоже как-то не очень интересно смотреть, но он пытается всеми силами продлить эти стремительно уходящие тленные радости… И этот груз тянет его на дно.

Отчаянье может быть плодовито, а уныние гибельно…

В годы перестройки случилась катастрофа. Случилась страшная беда — наш разгром. Нас раздавили, растоптали. Мы этого не понимали? Разве? Но многие думали, что продав свою страну, продав свою святыню мы в обмен получим вкусные печеньки, приобщимся к радостям потреблятства. Эти многие конечно же понимали и то, что такие радости будут далеко не для всех, но они считали себя настолько умными, энергичными, им казалось — билет в число избранных будет гарантирован. А  оказалось, что клуб избранных очень и очень узок. И этот клуб избранников все время занимается тем, что пожирает нас и страну. Чавк-чавк, чавк-чавк. Лихие девяностые были ужасны, но большинство предприятий закрыли при Путине. И чудовищную реформу образования провели при нем. И реформу здравоохранения. И с орбитальной космонавтикой покончили при нем же. И многое, многое другое…

Но мы смотрели на все это, на то как пустеют, разоряются города, как потихоньку затягивается удавка на шее и все на что-то наделись. А тут раз – и сразу отняли пенсии. Вдруг. Ни с того, ни с сего. Или с сего? Или вся предшествующая политика все-таки говорила о том, что однажды откусят пенсии и всю социалку? Но люди на что-то надеялись и, выходит, если бы не тронули бы пенсии так бы и жили дальше с этой олигархией, с этой элитой, с этой политикой, с этим позором «новой российской государственности», с Ельцин-центром, с годом Солженицына. Тихо уходя в небытие.

Но какая политика, какая борьба? Тут вот огород, тут вот дети, тут вот еще что-то.. Олимпиада… футбол… И вот вместо очередного эпохального спортивного события замаячил песец. И что со всем этим делать? Плакать в подушку и стараться жить так, будто «Титаник» не тонет, будто холодная вода не становится все ближе к иллюминатору… И пивко как прежде хорошее. Руки правда не слушаются, мелкая дрожь мешает наливать бутылку, но можно еще телек посмотреть. Сегодня наши играю с испанцами… Или кто-то там еще играет? Люди вцепились в эту смрадную гниль, сочащуюся гноем.

И это все сгорит потому, что в этом все смертно и тленно, все рассыпается в прах. Так не обнаруживается бессмертное ядро.