ПУТИНСКОЕ ВОСПИТАНИЕ

Фото отсюда

31 января, как раз после протестов, я случайно на Ютубе попал на трансляцию программы «Вечер с Владимиром Соловьевым», там как раз обсуждалась горячая тема «массовых беспорядков». Среди прочих выступавших был политолог Дмитрий Евстафьев, сказавший следующее: «В сети есть ролик, где один из участников демонстрации в Москве говорит: если будет война, то я буду помогать противнику, перейду на сторону противника».

Все, конечно, можно свести к охам и ахам на тему, как проклятые либерасты на западные гранты испортили нашу молодежь, подрывая доверие к нашей патриотической власти и лично к национальном лидеру. Но надо понимать – на какой почве выросла эта молодежь «новой России»…

Я вырос в советском государстве, где не только существовало патриотическое воспитание, но была совсем иная социальная атмосфера. Государство не просто учило нас тому, что плохо, а что хорошо, но и что-то реально нам предоставляло – бесплатное образование, бесплатное жилье, право на труд. И стоимость коммунальных услуг или проезда в транспорте – была символической. А цены были настолько стабильными, что их выбивали на товарах. И этим укреплялось единство общества, а не только лишь красивыми речами. К тому же было «эхо войны»: вместе с нами жили люди, пережившие войну или воевавшие. Они не давали нам окончательно забыть – что такое внешняя угроза, насколько это реально.

Мне кажется, что иногда возникает такое странное представление, что Россия – это некая неизменная константа, или общество — неизменная константа, не подвергающееся ни каким изменениям. Что люди остаются одним и тем же. Я даже очень часто сталкиваюсь в комментариях к моим статьям, что народ неизменен, остается тем же самым, что и, положим, сто лет тому назад. На самом деле в нем постоянно идут какие-то процессы. Конечно, есть и определенная инерция, ее, например, создают рамки национальной культуры, имеющей устойчивый характер. Но и эта культура не существует в вакууме, она сталкивается с вызовами, в условиях которых начинает работать очень по-разному. Культура не похожа на механизм, на автомат, это организм способный болеть и даже умереть. Культура ранима и вполне смертна.

И, например, как это не покажется странным, для советского общества большим испытанием стали не войны – Гражданская и Великая Отечественная – а мирное время. На войны советский народ смог ответь своими лучшими свойствами – мобилизацией и жертвенностью. А в мирное время начались проблемы. И я помню кадры из фильма «Как закалялась сталь», когда Павел Корчагин смотрит с удивлением и презрением, как его бывший боевой товарищ сидит пьяный в кругу нэпманов и несет какой-то жалкий пьяный бред. Именно в послевоенное время и началась эрозия, проникновение мещанского духа и угасание коммунистических идеалов. А к тому же есть смена поколений. Послевоенное поколение, избалованное хлебнувшими горя родителями, — не видевшее войн, голода, не понимавшее подлинной ценности советских социальных благ, как раз и несло в себе совсем иной дух, создавало разрыв внутренних связей. Порвалась связь времен. А внешне, в речах звучало всё то же самое – «наше советское общество!», «наша советская молодежь», так, будто бы все осталось по-прежнему. А уже совершался внутренний, качественный сдвиг. Эта позднесоветская молодежь уже слушала западную музыку, испытывала какой-то дикарский восторг от западных шмоток (создался карго-культ джинсов), и испытывало моральную муку от того, что у нас не капитализм с его волшебными магазинами и потребительским счастьем. И все уже очень далеко заходило… Например, мои друзья (а я учился тогда, примерно, в 9 классе, на дворе был где-то 1983 год) считали меня очень странным потому, что я в нашем кругу оставался сторонником социализма, а они-то были продвинутыми ребятками — слушали то, что надо, и ровнялись на верные идеалы развитого капитализма. Так это происходило даже в том советском обществе…

После начала реформ нас подвергли ряду сознательных ударов, шоков («шоковая терапия»). Это не только зверские экономические реформы, опрокинувшие народ разом на социальное дно. Момент, когда милиция зачем-то измолотила ветеранов, пытавшихся возложить венок на могилу Неизвестного солдата – был метким ударом по сознанию, по нашему образу Родины, нашему государству. Но это всего лишь предваряло главное кровавое зрелище – когда милиция и солдаты, которых мы до этого считали своими защитниками, вдруг стали убивать людей на улицах столицы, а наши танки стали бить прямой наводкой по Верховному совету. Образ нашего государства окончательно раскололся и мы словно бы очутились в состоянии оккупации. Но какая-то инерция советского патриотизма в этом старом, недобитом поколении последних советских людей – еще сохранялась. А потом произошла смена поколений. А что сделали потом? Почему вдруг российская молодежь не желает защищать Россию? Чувство Родины утрачено. Чувство Родины и не являлось неизменной константой, оно ранимо, и его, кажется, удалось повредить.

Наступило новое тысячелетие. Мне в 2000 году исполнилось 33 года. Но тем, кто родился в 2000 году – сейчас уже 21 год! Это уже вполне взрослые люди. И для них не только советская эпоха подобна какой-то туманной древности, они даже не вполне представляют – чем была эпоха Ельцина. Они прожили все время при президенте Путине (ну, исключая забавное, кукольное президентство Медведева). А к тому же на дворе эпоха глобализации и новых информационных технологий. Для того, чтобы услышать Запад в СССР, надо было крутить долгими часами настройку радиоприемника. А у нас работали глушилки и тлетворные голоса тонули в шуме помех. Был еще самиздат, который могли дать «только на ночь». Существовал еще способ что-то узнать за рамками советской пропаганды – это покупать советскую критическую литературу в книжном магазине «Политкнига», читая, так сказать, между строк (так о некоторых гностических течениях долгое время узнавали из критической христианской литературы). А сейчас эпоха Интернета. И если хорошо знаешь английский – то весь мир перед тобой. Но можно и не знать английский, переводчик делает доступным иностранные сайты (пусть и с некоторыми краказябрами). При этом тут уже нет того специфического духа холодной войны. Есть определенная критика России, но не расчленение мира на два блока с постоянной конфликтностью и балансированием на грани прямого столкновения. А в наше время у нас на занятиях Начальной военной подготовки (не знаю – есть ли что либо подобное сейчас в современных школах) на стендах и в учебнике была схема поражения ядерным оружием. Это действовало несколько бодряще, несмотря на все западные искушения. А новое поколение ничего подобного не знает. Оно даже не испытало на себе все ужасы бойни в Чечне и прочие кровавые цветочки перестройки и ельцинизма. Испытывает ли молодое поколение страх перед Европой или США? Не думаю. Среди страхов граждан России доминирует совсем иная, вовсе не внешняя угроза.

В том же выпуске программы «Время с Владимиром Соловьевым» Сергей Михеев сетовал, что в России прозападные «преподаватели на грантах учат, что эта страна говно». Это конечно, примечательный факт, что при всей воинственной риторике, у нас молодежь учат подобные преподаватели, это же произошло не просто так, а в результате определенной селекции. Но вряд ли все дело в преподавателях. Скорее всего сама действительность внушает молодым людям, что их Отечество – именно то самое ароматное вещество. Создана атмосфера экономического регресса, отключены все социальные лифты, перспектив нет никаких. И тут интересно сопоставить два красноречивых факта. Как показал опрос, проведенный в январе 2021 года, с января 2020 года уровень одобрения президента России в группе людей в возрасте от 18 до 24 лет упал на четверть, а по сравнению с 2014 годом, когда был присоединен Крым, – почти наполовину. При этом Путин внес в Госдуму закон, который позволит назначенным главой государства госслужащим работать на своих должностях без ограничения по возрасту. Столько ржали по поводу советской геронтократии и вот радостно утверждают власть «заслуженных» стариков, которые будут сидеть в своих креслах до старческого маразма, справляя нужду в памперсы. Потому, что они – незаменимые основы той прекрасной стабильности, что восторжествовала в России. Уйти нельзя, надо сидеть на своем феодальном наделе до последнего, пока рой мух не укажет на то, что начальник не только сдох, но и протух… Тогда его можно будет стаскивать с кресла. Преподаватели, говорит Михеев, плохому учат? А чему учит российская действительность? Что получить что-то можно лишь имея папочку-феодала, например, по фамилии Патрушев? Что таланты, заслуги, способности, труд – вообще ничего не значат. Люди в России в принципе ничего не значат. «Народ – это перхоть» — так считают за Кремлевской стеной по утверждению Проханова. В октябре 2019 года опубликовали данные опроса по поводу страхов россиян. Оказалось, что 33% опрошенных постоянно боятся произвола властей. Внутренняя угроза вытесняет внешнюю.

Соловьев говорит в своей программе о протестующих: «В результате 90-х исчезло внутреннее понимание суверенности. Они готовы обсуждать все с кем угодно, но только не со своим народом. Реальным источником силы ты видишь не свой народ…».

Соловьев говорит о либералах, а такое впечатление – что про власть. Она перестала видеть источник своей силы в народе и перестала обсуждать с людьми что-либо. Ей наплевать.

Русские мало рожают детей. Все меньше и меньше. Безнадежность убивает желание продлевать свой род. В 2019 году были опубликованы данные социологического опроса: 53% россиян в возрасте 18-24 лет хотели бы уехать из страны. Это рекорд за 10 лет. Больше половины молодежи желает куда-нибудь свалить со своей Родине, которой они не нужны.

Хочу, чтобы меня поняли правильно – я вовсе не в восторге от этих настроений, они, конечно же, абсолютно разрушительны для нашей страны. Но как можно не видеть, что это итог особого «путинского воспитания», всего того порядка, что создала эта власть. Эта власть сеет семена зла, зубы дракона, и они несомненно взойдут…  У молодежи появляется образ врага. Но это не внешний враг, а российская власть. И этот образ врага затмевает все. И начинает действовать принцип: враг моего врага – мой друг.